— Ничего, ничего, братец… Заслужил!
— Я, ваше величество… Извините… Никогда больше не буду…
— Чего не будешь? Что ты там лепечешь?
— Ваше величество… Я не виноват. Я уж, кажется, старался.
— Неужели, пяти мало? Хорошо. Получишь десять…
— Ваше величество! Не погубите… Я — человек старый, у меня грудь слабая… Где ж ей такую тяжесть вынести…
— Вздор! не благодари.
* * *
— Эй, эй, солдатик… А пойди-ка сюда…
— Здравия желаю, ваше величество!
— Нет, не здравие, брат, не здравие… А вот почему ты не по форме ходишь?
— Все, кажется, в исправности, ваше величество.
— Врешь ты, братец. А почему на груди ордена «Железного Креста» нет?
— Ей-Богу есть, ваше величество! Я его дома, чтоб мне лопнуть, ношу. А только, когда выхожу на улицу, то, конечно, снимаю. Неловко, знаете.
— Не врешь ли ты, братец. А, ну, дай я тебе его навешу.
— Э-эх!
* * *
— Ваше величество! Позвольте представить вам капитана фон-Шмерп, который сделал чрезвычайно важную разведку.
— А-а… Приятно, приятно!
— Его, ваше величество, по-моему мнению, нужно наградить как-нибудь особенно. Чем-нибудь этаким чрезвычайным отличить его…
— Конечно. Что бы ему такое сделать? А вот мы его самого сейчас спросим… Капитан! Что вы хотите? Какое отличие?
— Ваше величество! Я хочу многого. Я хочу получить единственное отличие на всю армию.
— Гм… Именно?
— Разрешите мне не носить ордена «Железного Креста».
— Большого вы просите, капитан… Многого вы просите… Но и подвиг ваш велик… Жалую вам это отличие…
* * *
И весь полк гордился бравым капитаном фон-Шмерп.
…Склонив жалостливо на бок голову, генерал Лиман фон-Сандерс поглядел на турка.
— Жалко мне вас, турки, — печально прошептал Сандерс. — То есть, так жалко, что и сказать даже невозможно. Сердце разрывается, глядя на вас.
Он утер кулаком сухой глаз.
— Кровью сердце обливается, на вас глядючи. Все вас били, кому не лень.
— Ну, уж и все, — возразил Турок.
— Русские били?
— Ну, били.
— Итальянцы били?
— Предположим.
— Чего там предполагать? Предположение должно еще превратиться в уверенность. Болгары били?
— Тоже — народ нашли!
— А, все-таки, били. И сербы били. И вот — гляжу я на тебя Махмудка — и слезы жалости застилают мои глаза.
Сандерс вынул платок, потер им глаза, потом сделал вид, что выжимает мокрый платок. Развесив на трубке кальяна платок, якобы для просушки, Сандерс продолжал:
— Надо вам помочь, Махмудка. Мы не можем допустить, чтобы немецкое сердце разрывалось от ваших страданий.
Турок повел в воздухе длинным носом, будто учуяв еле уловимый аромат жареного, и согласился:
— И не допускайте. Еще сердечную болезнь наживете.
— Ну, вот видишь. Надо помочь. Согласись сам, что ты живешь на вулкане. Русские били — еще будут бить; болгары, итальянцы били — еще будут бить.
— Румыны… тоже…
— Что румыны?
— Тоже могут бить, — вздохнул турок.
— Могут. Еще как, братец ты мой, могут. Вот видишь! А у нас, у немцев, сердце болит.
— Невозможно этого допустить, чтобы у вас сердце болело, — воскликнул хитрый турок.
— Мы и не допустим. Возьмем — и прямо поможем! Господи! Нешто ж мы, немцы, звери какие, что ли, или что?..
— Аллах керим, — воскликнул Турок.
— Именно что керим. Не иначе. Первым долгом, должен вам сказать — ты меня извини, Махмудка, — но крепости у вас никуда не годятся.
— Иль-Алла, Россуль-алла! — вздохнул турок.
— Не знаю. По-вашему, может, россуль, а по-нашему, по-немецки, это хуже. Впрочем, как говорится: не вздыхай глубоко, не отдадим далеко. Крепости мы вам выстроим новые. Потом пушки: ведь я тебе друг, Махмудка, но ты меня извини — я прямо должен сказать: пушки ваши дрянь. В такой пушке горох можно толочь, а не стрелять из нее.
— Да, — согласился турок, — для стрельбы они неудобны.
— А снаряды? Ведь вы, извините меня, кочанами капусты стреляете, а не снарядами.
— Уж вы скажете тоже — капуста… Капусту едят, а наших снарядов есть нельзя.
— Еще того хуже. Значит они уж решительно ни на что не годятся. Итак — мы присылаем своих инженеров для крепостей, присылаем пушки и снаряды.
— Аллах керим!
— Да уж все будет, как следует. Все, все дадим. И Керим будет, и все что нужно. Уж мы обо всем подумаем. Офицеров для команды над солдатами пришлем, броненосцы дадим. Потому нам очень вас жалко.
Сандерс взял платок, потер им где-то около уха, всхлипнув, сказал «хоть выжми!» и ушел.
Читать дальше