Аркадий Аверченко - Собрание сочинений в 13 т. т. 9. Позолоченные пилюли

И что же! Потехе отдается не час, а все время.

Начинается с того, что убийца, какой-то С. Прохожий — берет за убийство всего 300 рублей.

Я, на месте Милюкова, поймал бы этого «Прохожего» и, прежде всего, надавал ему подзатыльников.

— Ты какого человека продал? Меня? Меня, которого знает и любит вся Россия — да что вся Россия! Весь цивилизованный мир знает и ценит меня!!. И этакого-то человека ты продаешь за 300 рублей!! Вот же тебе, каналья! Вот!..

И по человечеству рассуждая — Милюкову обидно. Действительно, в наше время всеобщего ажиотажа и взвинчивания цен, когда дамские ботинки стоят 150 рублей — продать Милюкова за 300 рублей — это наглое издевательство над почтенным уважаемым человеком. Выходит, значит, что ценность его равна двум парам ботинок модной кокотки?..

Где же здравый политический смысл? Где справедливость?!.

Если бы убийца был не дурак, если бы он сумел учесть момент — он сделал бы не так: если считать, что Милюков, Маклаков, Шингарев и другие — предметы первой необходимости, он должен был бы припрятать их в надежное место, подождать повышения цен, взвинтить их, как следует, а взвинтив, понемногу выпускать на рынок, да выбрать для этого такой момент, чтобы Милюков пошел тысяч за тридцать, да и остальные не меньше.

Так бы сделал умный убийца-спекулянт.

Но не так делает футур-убийца С. Прохожий.

Он получает от кого следует 300 рублей и идет… в «Журнал Журналов».

И тут тоже сказалась мелочность убийцы. Почему «Журнал Журналов»? Почему не «Русское Слово», не «Речь», а именно маленький недавно только народившийся журнал?

Мелкий, жалкий это человечишко — С. Прохожий.

Такой человек все равно не способен на убийство, на «мокрый грант», как у них там говорится.

Он и деньги возьмет и револьвер зарядит, но стоит ему только встретиться с Милюковым, как он занюнит, замямлит, заюлит, и, вместо выстрела, Милюков услышит жалобный, унылый голос:

— А что, нет ли у вас, господин, папироски?

— Пожалуйста.

— А, может, этого… как его… И спичка найдется?

— Нате.

— А я, господин, совсем обносился, верьте совести. Может бельишко какое найдется али сапоги там покрепче.

Добрый человек Павел Николаевич Милюков. И белье, пожалуй, даст, и в сапожишках не откажет.

И скажет тогда растроганный убийца:

— А я вас, господин Милюков, убить был должен.

— Ага. Ну, хорошо, голубчик… Ступай.

— Верное слово. Уже и триста рублей получил. Вот видите — револьвер есть.

— Хорошо, хорошо, — голубчик, спасибо. Ты иди себе, Бог подаст.

— Я ведь и за Родичева полтораста снял. Чтобы, значит, его порешить.

— Ну, ну. Ты уж ступай себе, голубчик. Мне некогда. Я, видишь ли, на заседание спешу, а ты меня посторонними разговорами задерживаешь.

— Я, ваше благородие, покаяться хочу.

— Хорошо, хорошо, это после. На будущей неделе, как-нибудь. Ступай, милый. Вот тебе три рубля на папиросы.

Вот тебе и убийца.

Все на свете вырождается.

Может выродиться и политическое убийство:

«Сегодня к нам в редакцию зашел неизвестный человек, отрекомендовавшийся Степкой Барецким, убийцей при союзе.

За поясом у него торчала пара пистолетов, в руке был кистень, в зубах нож.

Степка Барецкий произвел на нас очень выгодное впечатление.

— А что тебе, голубчик?

— Разоблачаться хочу, — прохрипел он.

— Тут неудобно. Вон, видишь, барышня за машинкой сидит. Да и холодно. Да и к чему?

— Так что убийца я. Нанят союзом за 50 рублей. На мокрое дело. Шингарева пришить.

— Да нам-то что до этого? В компанию с тобой мы не пойдем.

— Я знаю. А только пришел заявить, что мне это совершенно, будем сказать, невыгодно.

— Так ты это не нам, а союзу заяви.

— Заявлял. По шее дали. Взялся, говорят, деньги получил, так делай. А какие это деньги — курам на смех. Я решил теперь, господин, по-сухому работать.

— То есть?

— Без красной подливки, как говорится. Я теперь, господин, делаю так: наняли меня за сто круглых под Родичева, так я, выследивши его у переулке, так себе и думаю: за что же я человека за сто целковых уничтожать буду, коли ежели на нем одно пальто четыреста стоит. Да ведь мне выгоднее снять с его пальто и выпустить парня — пущай обрастает новым. Завел он себе новое пальтецо, опять поймал, опять снял. Вы так рассудите, господин: то бы я с его сотню заработал и капут, а теперь я с его в год тысячи три сниму. Верно?

— Не знаю. Тут, согласитесь сами, советовать трудно. Да вам что нужно, собственно?