Аркадий Аверченко - Собрание сочинений в 13 т. т. 9. Позолоченные пилюли

— Где спички?

Он полез в карман, вынул коробку спичек и протянул ее мне.

— И это все? — ехидно спросил я. — И вы серьезно думаете этим отделаться? Не на такого напали, голубчик! Где сахар?

— Какой сахар? — притворился удивленным швейцар.

— Какой? Такой. Который вы спрятали. Ну, куда спрятали, признавайтесь.

Я заглянул под лестницу, бросил быстрый взгляд за дверь — нигде не было и следов сахара.

— Вам, собственно, что угодно? — спросил швейцар.

Я с достоинством ответил:

— Мне нужно выяснить некоторые стороны деятельности вашего банка.

Эта хитрая бестия прикинулась совершенно ничего не понимающей.

— Пожалуйте в банк. Там скажут, что нужно.

— Еще бы они не сказали, — пробормотал я, взбегая по лестнице. — Припру к стене, так скажут.

… Благообразный чиновник склонил ко мне розовое ухо.

— Послушайте, господин, — укоризненно спросил я. — Вы чем это тут занимаетесь?

— Онкольные счета, — отвечал он. — А вам что угодно?

— Нет, это не такой; это не тот, — подумал я, подходя к следующему.

«Ошеломлю его».

— Много у вас масла спрятано?

— Чего-с? Я по инкассо векселей, — приветливо отвечал он.

— Это тоже не то. А где у вас ответственное лицо по маслу и по спичкам?

— Не могу вам сказать. Да тут около каждого служащего табличка выставлена. Вы по табличкам посмотрите…

Долго я бродил, огорченный, от таблички к табличке. Эти мошенники замаскировали свою преступную деятельность так, что не за что было зацепиться: «оплата переводов», «личные счета», «текущий счет», «вексельная касса» — все это имело очень невинный вид.

— Кто у вас главный тут? — спросил я розового старика.

— Господин директор. Вон его кабинет.

— Мужайся, брат, — прошептал я сам себе. Ты сейчас входишь в логовище самого главного, самого страшного грабителя. В случае чего, постарайся подороже продать свою жизнь.

Я ворвался в кабинет — и остановился на пороге разочарованный.

Навстречу мне поднялся полный пожилой господин с озабоченным лицом и торопливо спросил:

— Что угодно? Только поскорее, я тороплюсь на биржу.

Не было ни в нем, ни в его кабинете, ничего мрачного и зловещего.

Но я решил идти до конца. Подошел к нему вплотную и многозначительно шепнул:

— Где масло?

Он отшатнулся.

— Какое… масло?

— А спички где, а? А сахар? Вы думаете, от меня дешево отделаетесь? Не-е-т, батенька…

Он проворчал что-то, как мячик отпрыгнул от меня и выбежал из кабинета.

Я услышал его голос в другой комнате:

— Там у меня пьяный. Вышвырните его на улицу.

Так и было.

Я стоял обескураженный у подъезда банка и думал:

— Как жаль, что мошенники бывают разные: одного я поймал за шиворот, за аппетитный физический, мнущийся и трещащий под рукой шиворот, изобличил пойманного, унизил его и предал в руки властей. А другого… что я могу сделать с другим, когда шиворота у него нет, когда весь он хитроумно расплылся в эмалированные таблички, в монументальный мраморный подъезд, в сотни чисто выбритых, розовощеких корректных сообщников за проволочной сеткой, в десятки сытых мордастых швейцаров, во все то наружно деловое, очень приличное, лощеное внешнее, под которым кроется темный человек, нащупывающий ночью в кармане вашего пиджака бумажник.

Кто выловит в мраморе и блеске сытой толпы мягкий, удобный для захвата, шиворот?

— Чей это выезд? — спросил я широкого, как печка, кучера.

— Господина директора банка.

— Ну, вот, — подумал я. — Я переплачивал на масле, на спичках, на хлебе — и вот где мои переплаченные денежки… Вот это сверкающее заднее колесо — наверное оно сделано на мои сто переплаченных рублей… Логически рассуждая, я могу, значит, отодрать это колесо и унести его домой… А попробуй я это сделать — такой крик подымется, что скандалу и не оберешься.

Ну их к черту. Не стоит связываться!

Вздохнул и побрел домой, ограбленный.

Жаль, что не могу встретить того своего ночного жулика: я бы извинился перед ним.

— Есть вещи, которые не укладываются в мозгу, — потирая голову, признался мне мой друг Муратов.

— Есть, — спокойно согласился. — В данном случае — что именно не укладывается в твоем мозгу?..

— Недавно я прочел в газетах сухое деловое сообщение: «В некоторых городах Германии введена такса на собачье мясо».

— Ну, и что же?..

— Ты знаешь: ко всему можно привыкнуть. К войне, к потере близких, к разорению городов, — к тысяче несчастий можно привыкнуть. Но есть, может быть, мелкие, может быть, пустые штрихи, с которыми, однако, труднее всего примириться… Например: такса на собачье мясо. Ведь это что значит? Что питание собачьим мясом не случайность, не злонамеренное тайное подсовывание мясниками собак, вместо зайца или баранины — нет! Это уже вошло в обычай, в повседневность, стало бытом, и вот с этим моя голова никак не может примириться.