Наконец, А. А. Григорьев в связи с выходом «Господина Прохарчина» и «Петербургских вершин» Я. П. Буткова, исходя из своей — охарактеризованной выше (стр. 475) — концепции, подвел такой своеобразный итог развитию Достоевского от «Бедных людей» до «Прохарчина»: «Акакий Акакиевич гоголевской „Шинели“ сделался родоначальником многого множества микроскопических личностей: микроскопические печали и радости, мелочные страдания, давно уже вошедшие в обыкновение у повествователей, под пером г. Достоевского и г. Буткова доведены до крайнего предела <���…>. Мелочная личность поражена тем, что существование ее не обеспечено, и вследствие этой чрез меру развившейся заботливости утрачивает человечность — таков Прохарчин». Достоевский и Бутков — по оценке критика — «до того углубились в мелочные проявления рассматриваемого ими нравственного недуга, что умышленно или неумышленно отложили всякую заботливость о художественности своих описаний, стараясь исключительно только о том, чтобы с возможною верностию и подробностию передать прелести того угла, где жили г. Прохарчин и Оплевенко-жилец, и едва ли не для большей отчетливости употребляют при этом и слог деловой» (см.: А. Г.< ригорьев>. Обозрение журналов за апрель. МГЛ, 1847, 30 мая, № 116, стр. 465).
Единственным сочувственным из отзывов критики 1840-х годов о «Прохарчине» было суждение В. Н. Майкова. Объясняя толки публики и критики о «неясности идеи рассказа» тем, что автор, испуганный «жалобами на растянутость его произведений», пожертвовал ясностью основной мысли в пользу той «драгоценной краткости», какую от него требовали, Майков постарался разъяснить его социально-психологическую идею. Он указал, что в «Господине Прохарчине» автор «хотел изобразить страшный исход силы господина Прохарчина в скопидомство, образовавшееся в нем вследствие мысли о необеспеченности». Сожалея, что на «выпуклое изображение» личности Прохарчина Достоевским не употреблена «хоть третья часть труда, с которым обработан Голядкин», критик выражал пожелание, чтобы в будущем писатель «более доверялся силам своего таланта» и не портил своих произведений под влиянием критики и других «посторонних соображений» (см.: В. Майков. Нечто о русской литературе в 1846 году. ОЗ, 1847, № 1, отд. V, стр. 5).
Итоговую, наиболее глубокую оценку рассказа при жизни писателя дал Добролюбов в статье «Забитые люди» (1861). Имея перед собой произведения Достоевского уже не только 1840-х, но и конца 1850 — начала 1860-х годов, Добролюбов мог в отличие от своих предшественников поставить фигуру Прохарчина в один ряд с другими образами «забитых людей», обрисованными писателем, и указать на связь их с общим «истинно гуманическим» направлением его творчества, проникнутого сознанием «аномалий» современной ему русской действительности и идеалом «уважения к человеку». Доказывая, что судьба Прохарчина, который «двадцать лет скряжничает и бедствует, всё от мысли о необеспеченности, и наконец от этой мысли захварывает и умирает», обусловлена объективными, политическими и социальными, условиями жизни, Добролюбов указал на своеобразие характера Прохарчина по сравнению с Девушкиным и Голядкиным: сознание необеспеченности и запуганность довели Прохарчина, по словам критика, до того, что он «не только в прочность места, но даже в прочность собственного смирения перестал верить», «точно будто вызвать на бой кого-то хочет…» (см.: Добролюбов, т. VII, стр. 246, 260–262).
Стр. 240. Случилось же это всё еще на Песках… — Пески — отдаленный район тогдашнего Петербурга, прилегавший к Смольному монастырю.
Стр. 241. …в банчишку, в преферанс и на биксе… — Бикса — маленький наклонный биллиард.
Стр. 243. …гриб съешь… — В просторечии — не дождешься ожидаемого, обманешься.
Стр. 245. …некоторые чиновники, начиная с самых древнейших, должны ~ какой-то экзамен по всем предметам держать… — По указу 1809 г., подготовленному М. Н. Сперанским, чиновники должны были сдавать экзамены для получения гражданских чинов. Однако указ этот практически не применялся и существовал только на бумаге.
Стр. 246. …ставил на нужной бумаге или жида… — Жид — жидкое пятно, клякса.
Стр. 246. …видел он беглеца на Толкучем… — Толкучий рынок в Петербурге находился на Садовой улице, внутри Апраксина двора.
Стр. 247. …в Кривом переулке. — Кривой переулок в Петербурге 1840-х годов находился в Московской части, между Фонтанкой и Загородным проспектом.
Читать дальше