Фёдор Достоевский - Полное собрание сочинений. Том первый. Бедные люди. Повести и рассказы (1846-1847)

Обращение Достоевского к образу «мечтателя» вводило его повесть в русло романтической традиции, давшей ряд вариантов этого образа (Гофман, Жорж Санд; в России — «Невский проспект» Гоголя, повести Н. А. Полевого, М. П. Погодина, А. Ф. Вельтмана, В. Ф. Одоевского, ср. также роман М. И. Воскресенского «Мечтатель», чч. I–IV, М., 1841). В то же время оно давало автору возможность (в отличие от ранних повестей Достоевского) в определенной мере сблизить внутренний мир героя со своим внутренним миром и вообще с духовным обликом известных ему представителей романтически настроенной молодежи 1840-х годов. М. П. Алексеев указал на то, что одним из прототипов Ордынова мог быть друг юности писателя И. Н. Шидловский (см.: Алексеев, стр. 26). В. Л. Комаровичем отмечалась также возможная автобиографичность образа Ордынова (см.: Фельетоны, стр. 113).

Несомненное влияние романтическая традиция оказала и на формирование основного сюжетного узла повести. А. Г. Цейтлин отметил, что открывающий повесть рассказ о двух встречах Ордынова и Катерины в церкви близок к соответствующему эпизоду повести М. П. Погодина «Суженый» (см.: М. Погодин. Повести, ч. 2. М., 1832, стр. 251–255; ср.: Цейтлин, стр. 60–62). В. В. Виноградов справедливо указал, что напечатанный незадолго до появления «Хозяйки» в альманахе «Вчера и сегодня» (1845, кн. 1, стр. 71–87) лермонтовский «Отрывок из неоконченной повести» («Штосс») мог послужить для Достоевского образцом объединения мотивов петербургской «физиологии» с романтическими «гофмановскими» мотивами (см.: Виноградов, стр. 211). Борьба между «мечтателем» Ордыновым и зловещим стариком Муриным за душу «околдованной» им красавицы, встреча Ордынова с Катериной и Муриным в уединенной церкви, таинственная власть Мурина над Катериной, нож, с помощью которого Ордынов пытается убить Мурина, двуплановость повествования, смена обыденной «прозаической» действительности и «бреда», насыщенного трагической философской символикой, — все эти мотивы «Хозяйки», как неоднократно отмечалось, сближают ее с прозой западноевропейских (Гофман, Де Квинси) и русских романтиков. [43] См.: Родзевич, стр. 226–236; Trubetzkoy, S. 61; А. Л. Бем . Драматизация бреда («Хозяйка» Достоевского) — О Достоевском, т. I, стр. 109–118; ср. также повесть: Ф. Фан-Дим ( Е. В. Кологривова ). Хозяйка. БдЧт, 1843, № 1, стр. 17–59.

Особенно сильное воздействие (о чем свидетельствует и самое имя героини) на обрисовку характера Катерины и ее взаимоотношений с Муриным имела «Страшная месть» Гоголя (см. об этом: Тынянов, стр. 6–7; Переверзев, стр. 27; Белый, стр. 288–290).

Героиня «Страшной мести» — жертва отца, мрачного колдуна, который в историческом плане повести выступает как изменник и предатель. Достоевский психологически усложняет ту же ситуацию, осовременивая ее. Перенося действие в Петербург 1840-х годов, он заменяет фигуру гоголевского колдуна образом купца-сектанта, религиозного фанатика, с уголовными связями и темным прошлым, терзаемого скрытыми мучениями совести. Вступая с ним в неравную борьбу, Ордынов терпит поражение как из-за собственной слабости «мечтателя», так и из-за «слабого сердца» Катерины, порабощенной Муриным и сломленной сознанием своего соучастия в его «грехе».

Воздействие «Страшной мести» ощущается не только в сюжете «Хозяйки», но и в патетически окрашенных речах героини, в языке которой очевидны также отзвуки песенной, фольклорной стихии (об отражении в «Хозяйке» фольклорных образов см.: Истомин, стр. 34–48; Чулков, стр. 44–45; Порошенков, стр. 181–200). В житийной литературе известно жизнеописание Моисея Мурина, некогда атамана шайки разбойников, позднее пришедшего к покаянию и ставшего образцом святости (см.: Житие преподобного отца нашего Моисея Мурина. «Книга житий святых». М., 1810, стр. 131–134).

Как отметил друг писателя критик Н. Н. Страхов, в «Хозяйке» Достоевский впервые затронул важную для всего его творчества тему о взаимоотношениях интеллигентного «мечтателя» и народа, занявшую одно из центральных мест в его произведениях 1860–1870-х годов (см.: Биография, стр. 66 третьей пагинации; ср.: Л. Гроссман. Путь Достоевского. Изд. Брокгауз—Ефрон, Л., 1924, стр. 72–74). Исследователи справедливо отмечали связь «Хозяйки» не только с «Белыми ночами», но и с повестью «Слабое сердце» (где та же тема «слабого сердца» получила иное — более традиционное для раннего Достоевского — развитие в судьбе бедного чиновника — см.: Кирпотин, стр. 303), с «Преступлением и наказанием» (образ одинокого молодого мыслителя, противопоставленный миру петербургских трущоб, грязных лестниц, трактиров, полиции, эпизод неудавшегося преступления Ордынова, его психологическое состояние после этого и т. д.) и в особенности с «Братьями Карамазовыми» (Катерина и Грушенька; постановка философско-этической проблемы человеческой свободы в «Хозяйке» и в «Легенде о великом инквизиторе»). [44] См.: В. Розанов . Легенда о великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. Изд. 3-е. СПб., 1906, стр. 127; Кирпичников, стр. 334; А. Долинин . Зарождение главной идеи великого инквизитора. В изд.: Достоевский. Однодневная газета Русского библиографического общества, Пгр., 1921, 30 октября, стр. 16–17; Гроссман, Биография, стр. 94–98.