Владимир Богораз - На каникулах

-- Вот гостинца, -- сказал Рыбковский, нагибаясь к младшей девочке.

В руках у него, неизвестно откуда, оказалось крошечное берестяное лукошко, наполненное мелкими красными ягодами. Он успел собрать смородины, когда ходил за цветами для Марьи Николаевны.

Девочка жадно схватила ягоды.

-- И с Мишей поделись, -- сказал Рыбковский. -- Мишенька, хочешь ягодки? -- спросил он, переходя от девочки к мальчику.

-- Хочешь! -- ответил Мишенька, поднимая вверх своё невообразимо замазанное личико.

-- Не дам, -- сказала девочка, прижимая к груди лукошко, -- я сама съем!

Несколько ягод, перекатившись через край лукошка, расплюснулись и окрасили розовым пятном ситцевую грудь кофточки.

-- Не даёт! Драннит (дразнит), -- пожаловался мальчик, указывая на девочку рукой.

Марья Николаевна, замешкавшаяся сзади, только в эту минуту вошла в горницу.

-- Здравствуйте, Шихов! -- сказала она громко и весело.

В её глазах как будто ещё блистало отражение свежих зелёных волн реки, на которых недавно она колыхалась в лодке.

Шихов, успевший снова углубиться в журнал, повернулся так быстро, что задел прорехой блузы за угол стола и окончательно перервал её. Она получила теперь вид камзола с болтавшимися полами.

-- Здравствуйте, -- сказал он, протягивая гостье свободную левую руку.

Ребёнок, которого он, вероятно, неловко придавил, вдруг возвысил голос на несколько тонов.

-- Дайте, дайте сюда ребёнка, -- сказала девушка, -- а где Сара Борисовна? Он, вероятно, есть хочет.

-- Сара там возится с коровой, -- сказал Шихов, делая неопределённый жест рукой куда-то в сторону. -- Хотите чаю? Я затоплю камин, -- прибавил он, делая слабую попытку выказать гостеприимство.

-- Не надо; мы только что пили, -- сказала девушка, -- лучше я маленького посмотрю.

И она принялась развёртывать ребёнка на одном углу того же большого стола, ибо в комнате не было никакой другой подходящей мебели.

Кранц, успевший переодеться, тоже вошёл в комнату. Теперь он был облечён в серый суконный костюм, почти не ношенный, но видимо слежавшийся от долгого пребывания в ящике. Ворот его рубашки был повязан разноцветным шёлковым шнурочком с кистями на концах. Другой чёрный шнурок простирался по серому жилету, оканчиваясь в кармане и указывая на присутствие часов. Кроме переодевания, Кранц, очевидно, помылся, ибо лысина его блестела как заново вычищенная кастрюля.

-- Как на бал, -- сказал Броцкий, окидывая его с ног до головы испытующим взглядом.

Кранц, не отвечая на задирания, подошёл к столу и стал помогать девушке возиться с ребёнком. Беккер положил на скамейку, стоявшую возле него, ещё один жгут выжатого белья.

-- Что вы там читаете, Шихов? -- спросил он, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, и вместе с тем свёртывая папиросу из обрывка бумаги, вверху которого ещё можно было прочесть заголовок "Русская мысль".

-- Глупости, -- отвечал Шихов, не оборачиваясь.

Освободившись от ребёнка и от немецкой книжки, он, очевидно, считал, что может безраздельно посвятить своё внимание журналу, и теперь перевёртывал страницы, не отходя от стола.

-- Какие глупости? -- спросил Беккер, пуская клуб дыма. -- Что именно?

-- Просто-таки: " Глупости", -- повторил Шихов, -- Pur sang. Это заглавие такое; повесть.

-- Ах да, видел, -- сказал Беккер. -- Что там есть?

-- Да глупости, я вам говорю, -- не удержался Шихов от остроты, напрашивавшейся на язык. -- Молодой человек оставил свой идеал, чтоб сделаться директором банка, и автор оплакивает потерю его добродетели.

-- Полно врать, -- сказал Ратинович, -- там и молодое поколение есть.

-- Ну да, есть, -- возразил Шихов, -- в самом конце, а вся середина -- авторские слёзы.

-- Как это надоело! Ноют, ноют, конца нет, -- сказал Беккер, пуская новый клуб дыма.

-- Безвременье, должно быть, -- возразил Шихов примирительным тоном.

-- Какое безвременье, -- с досадой сказал Беккер, принимаясь опять за бельё. -- Конечно, мы не знаем в этой дыре... А всё-таки может ли быть, чтобы ни одного живого человека не было? Вот в ваших "глупостях" хоть в конце молодое поколение есть, а вы попробуйте разобраться в других рассказах. Номер первый. Человек соблазнил танцовщицу, потом хотел соблазнить другую девушку, но она оказалась вовсе не девушка, тогда он с горя решил добиваться вице-губернаторского места. Номер второй. Какой-то приват-доцент, просидев полвека над гвоздеобразными и сам превратившись в гвоздеобразный знак, вдруг вздумал ухаживать за девушкой, которая, однако, предпочла выйти замуж за музыкального лон-лакея, а он с отчаяния напился как стелька. Это один журнал. В другом журнале чуть ли не на семистах страницах курсистка падает в объятия какого-то невозможного хлыща, и всё это с этаким лёгоньким символическим гарниром, хотя вместо символа дело очень скоро дошло до " момо"... Потом община самоусовершенствующихся забралась чуть не на Казбек, чтобы уединиться от жизни... Потом белокурое безумие в оленьей дохе едет по реке в лодке сам-друг и собирается отдыхать. И так везде. Они как будто сговорились.