Владимир Богораз - На каникулах

-- Марья Николаевна, неужели никто из нас не имеет права на личное счастье?

Разговор происходил в лодке, плывшей вниз по течению посредине большой реки. Говоривший гребец, чтобы задать свой вопрос, выпустил на минуту из рук короткие ручки неуклюжих вёсел, как будто ему необходимо было сосредоточить всю энергию в своих словах. Он даже немного приподнялся на скамье, возбуждённо заглядывая в лицо собеседнице.

На корме, в узком углу сходящихся набоев, сидела молодая девушка. Она сидела праздно, и кормовое весло лежало перед нею поперёк лодки. Она примостилась внизу, положив дощечку сиденья на внутренние выступы днища, и небрежно откинулась назад, опираясь спиной о деревянную иглу, продетую сквозь верхние доски лодки. Глаза её лениво и несколько устало смотрели вперёд, обнимая в одно время и гребца, сидевшего на передней скамье, и гладкую поверхность блестящей реки, широко разостлавшуюся по обе стороны, и узкую полоску лесистого берега, чуть выступавшую, Бог знает на каком расстоянии, за носом лодки.

Услышав вопрос, молодая девушка на минуту остановила взгляд на лице своего спутника.

-- Что такое счастье? -- сказала она, без запинки задавая ему тот самый вопрос, над разрешением которого тщетно трудились столько беспокойных умов и взволнованных сердец на полях человечества.

Но у человека, сидевшего на вёслах, ответ, по-видимому, был приготовлен заранее.

-- Счастье? -- пылко сказал он. -- Высшее счастье на земле есть любовь!

Дав этот короткий, но энергичный ответ, он опять схватился за ручки вёсел и сделал несколько долгих и сильных взмахов, как будто желая подчеркнуть ими свои слова.

-- О, любовь! -- сказала с сомнением девушка, откидывая назад голову.

Странно было слышать из таких молодых уст этот пренебрежительный тон.

Человек на передней скамье вдруг выдернул обе лопасти из воды и с шумом бросил вёсла на дно лодки. Он, очевидно, хотел сосредоточить все свои силы для этого разговора и не мог ограничиться минутной остановкой как прежде.

-- Я не виноват! -- горячо заговорил он. -- Так сделал Бог! Любовь -- это высшее, что на земле дано вкусить человеку. Кто не знал любви, тот не имеет права сказать, что он жил на свете. Любовь -- это выше всего, она стоит впереди всего...

Он вдруг спутался, не находя слов для дальнейшего выражения своей мысли.

-- А после любви что стоит? -- спросила молодая девушка, поддразнивая.

Но у гребца, очевидно, были приготовлены ответы на все вопросы.

-- После любви слава! -- сказал он без малейшего колебания.

Девушка посмотрела на него с удивлением. Она не ожидала такого ответа.

-- Не говорите! -- быстро сказал её собеседник. -- Я знаю, что вы хотите сказать. Конечно, десять лет тому назад я бы ответил иначе. На первое место я бы поставил сознание долга к ближнему, самоотвержение и тому подобные вещи.

-- А теперь вы разве не цените этого, Рыбковский? -- сказала молодая девушка почти строго.

Голос её звучал упрёком.

-- Я не говорил этого! -- несколько смешался её собеседник. -- Но теперь мы находимся не в том положении, мы живём сами по себе... От того, что было когда-то, мы отрезаны такой непреодолимой преградой, как будто его вовсе не было.

-- Ну, так что же? -- спросила девушка.

-- Марья Николаевна, -- сказал человек на вёслах, -- слава -- это след, который человек оставляет за собою на земле. Знаете ли вы, как тяжело ещё заживо погрузиться в бездну, оторваться от всех человеческих интересов и сознавать, что на широком свете имя твоё забыто, и след твой исчез так всецело, как будто бы ты уже был призраком?

-- Молчите, я не хочу вас слушать! -- сказала девушка. -- Вы сами забываете, а вам кажется, что вас забывают другие. Если кто сделал хоть крупицу доброго, или смелого, или полезного, -- это никогда не исчезнет бесследно.

-- Одна крупица -- плохое утешение, -- с горечью сказал Рыбковский, -- особенно, если человек ещё не собрался умирать. И кто может определить, стоила ли она действительно тех эпитетов, которыми вы изволили её наградить? Кто захочет успокоиться на том, что там, по ту сторону межи, много лет тому назад и он ступал по извилистым дорогам лабиринта, которые с тех пор успели отразить на себе тысячи тысяч шагов? Если бы мертвец после смерти мог незримо летать над миром живущих, как вы думаете, захотел бы он утешиться тем, что несколько человек, знавших его при жизни, случайно поминают его имя среди своих занятий и развлечений?