Владимир Богораз - На каникулах

На лице её была написана стремительность. Было очевидно, что если бы не подойник, она влетела бы в комнату как буря и выхватила бы ребёнка из неопытных рук, не умевших справляться с ним. Но теперь она выступала мелкими и медленными шажками, боясь расплескать молоко.

Рыбковский поспешно спустил девочку на землю и сделал шаг вперёд навстречу новопришедшей, намереваясь принять из её рук подойник, но дети оказались быстрее его.

-- Молоко, молоко, -- закричали они с азартом и через мгновение уже облепили мать со всех сторон, теребя её за подол юбки и ещё более замедляя и путая её шаги.

-- Мама, дай молока! -- кричали они на разные лады.

-- Постойте, -- говорила она почти с отчаянием, -- дайте поставить на стол. Я расплескаю молоко!

-- Не надо, Семён Петрович, -- сказала она Рыбковскому, который протянул руку к подойнику. -- Пусть уж лучше я сама! У вас они, наверное, всё выльют.

Наконец, ей удалось достигнуть стола, и, не имея времени выбирать место, она поставила подойник прямо на две низкие горки журналов, сдвинутые вместе, и принялась кормить ребёнка тут же на глазах у всех присутствующих, устроив себе занавеску из ветхой шали, наброшенной на плечи.

-- Зачем ты поставила молоко на журналы? -- с упрёком сказал Шихов. -- И без тебя журналы чересчур треплются. Из рук вон!

-- Маленький шибко кричал, -- сказала жена, извиняясь. -- Я сейчас приму.

И прижимая к груди ребёнка, она встала со скамьи и хотела свободной рукой привести в порядок вещи на столе.

Но Рыбковский облегчил ей задачу. Отставив подойник в сторону, он собрал в охапку все книги, лежавшие на столе и сбросил их в угол. Два разрозненных листка при этом вылетели из одного разбухшего и растрёпанного тома и отлетели в сторону, наглядно подтверждая слова Шихова.

Но Шихову было не до них.

-- Спиноза, Спиноза, -- кричал он. -- Вы захватили мою этику.

Он подбежал к куче и стал доставать оттуда свою книжонку, которая как овсянка с воробьями попала в общую груду со своими дебелыми и легкомысленными соседями. Вытащив её оттуда и не зная, куда девать, чтобы предохранить от духа разрушения, которым были проникнуты все его гости, он уселся у окна, продолжая держать её в руках, и кончил тем, что опять стал внимательно вглядываться в мелкие строки и обдумывать смысл заключавшихся в них истин.

Быть может, он хотел наверстать время, потраченное на легкомысленное чтение журнала.

Поведение его не обратило на себя ничьего внимания. Люди, жившие в Пропадинске, привыкли не стесняться друг с другом, и он был один из наименее церемонных.

Шихов посвятил себя изучению философии и отдавал ей каждую свободную минуту с немалым ущербом для своего расстроенного хозяйства. К сожалению, в Пропадинске совсем не было подходящих книг и пособий, но он не особенно страдал от этого недостатка и вчитывался в немногие имевшиеся у него книги, находя в них всё новый и новый смысл. Он не обращал большого внимания даже на качество этих книг и с одинаковым интересом переходил от этики Спинозы к очерку материализма какого-то Лефебра. Умозрению он также посвящал немало времени, но в своих философских построениях отличался замечательным непостоянством и то и дело переходил от крайнего идеализма к такому же крайнему сенсуализму. Амплитуда его колебаний заключала в себе всё расстояние от Фалеса Ионийского до Авенариуса и Риля, и если он не побывал ещё последователем Ницше, то только потому, что не читал его.

Вокруг стола происходила настоящая осада.

-- Молока! -- кричала отчаянным голосом младшая девочка.

-- Моло-ока!

Мишенька как мужчина решил прибегнуть к более энергическим мерам. Он пододвинул к столу большой деревянный стул, стоявший у стены, и, взобравшись на него с великою опасностью, теперь взлезал на стол, намереваясь погрузить в подойник свою запачканную мордочку.

-- Я пойду за чашками, -- сказала Марья Николаевна, но старшая девочка решительно отклонила её предложение.

-- Сиди! Сиди! -- кричала она, усаживая её на скамью рядом с матерью. -- Я принесу, я!

И она вприпрыжку выбежала из комнаты.

Младшая девочка вдруг забыла о молоке.

-- Любка, Любка! -- крикнула она, выбегая вслед за сестрой. -- Постой! Я принесу! Я лучше! Аа! -- послышался её плач из-за притворённой двери.

-- Они разобьют чашки, -- сказала Шихова с беспокойством.

Марья Николаевна встала и последовала за детьми. Мишенька уже добирался до подойника. Рыбковский снял его со стола и в виде утешения хотел подбросить его вверх, но мальчик стал так неистово брыкаться, что он был принуждён спустить его на пол. Мишенька немедленно повалился на спину и стал кататься по полу в конвульсиях гневных рыданий.