Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы [Старая орфография]

Послѣ выставки Рудневъ, въ свою очередь, сманилъ Подшивалова въ Парижъ. Пріятели усердно принялись прочищать глаза англійской выручкѣ. Но черезъ двѣ недѣли какой-то случайно подвернувшійся землякъ ухитрился вытащить у Подшивалова прямо изъ кармана весь остатокъ наличности. Подшиваловъ поскучалъ два дня, потомъ продалъ золотые часы и уѣхалъ въ Америку. Черезъ полгода онъ опять вызвалъ своего пріятеля. Оба они были хорошими столярами и безъ труда достали себѣ работу. Подшиваловъ вступилъ въ рабочій юніонъ и получалъ двадцать долларовъ въ недѣлю. Рудневъ пока ходилъ по болѣе дешевымъ мастерскимъ и присматривался къ порядкамъ.

Пренадинъ и Эпингофъ, услышавъ привѣтливый звонъ стаканчиковъ, тоже подошли къ столу. Пренадинъ былъ маленькій, стройный хохликъ изъ Волынскаго мѣстечка Забѣльникъ. Мѣстечко было почти сплошь населено евреями, и онъ прекрасно говорилъ на «жаргонѣ» и даже свободно разбиралъ квадратную еврейскую грамоту. Когда онъ попалъ въ Кіевъ, въ мастерскую, надъ нимъ много смѣялись по этому поводу; но здѣсь, въ Нью-Іоркѣ, это умѣнье пригодилось. Онъ работалъ вмѣстѣ съ евреями, разглаживалъ утюгомъ суконное платье. Трудъ этотъ нездоровый и плохо оплачивается, но Пренадинъ какъ-то мало думалъ объ этомъ. Вмѣсто того, чтобы учиться новому ремеслу, онъ все говорилъ, что хочетъ научиться по-лошенкойдышь (по-древнееврейски). Помимо этого, онъ порядочно говорилъ по-польски и зналъ по-англійски настолько, чтобы читать газеты. Въ концѣ концовъ, быть можетъ, въ этомъ гладильщикѣ скрывался недоразвившійся филологъ. Эпингофъ, высокій и бѣлобрысый, былъ токарь по желѣзу и жилъ въ Америкѣ уже двѣнадцать лѣтъ. Настоящая его фамилія была Ефимовъ, но нѣмцы-товарищи перекрестили его въ Эпингофа. Много лѣтъ онъ вращался совершенно внѣ русскаго круга и уже сталъ отвыкать отъ русскаго языка, но Усольцевъ случайно отыскалъ его и привлекъ къ интересамъ собраннаго имъ кружка.

— Да, славная страна Америка! — сказалъ Павелъ, — можно похвалить…

Павелъ работалъ при токарной машинѣ. Своими большими, заскорузлыми отъ мозолей руками онъ заставлялъ ее обращаться, какъ слѣдуетъ, быстро и равномѣрно. Работа была тяжелая, но Павелъ былъ силенъ, какъ конь, и обращалъ вниманіе только на количество долларовъ, выработанныхъ въ недѣлю. Онъ началъ съ восьми и въ теченіе года дошелъ до четырнадцати долларовъ.

Рудневъ хитро подмигнулъ лѣвымъ глазомъ.

— Знаемъ мы, чѣмъ Америка угодила тебѣ! — сказалъ онъ.

Павелъ былъ издавна одержимъ страстью къ накопленію, но раньше ему трудно было отложить что-нибудь изъ скромной восьмигривенной платы. Здѣсь, въ Америкѣ онъ сразу началъ каждую недѣлю носить деньги въ банкъ. Онъ жилъ очень скаредно, и хотя любилъ выпить, но все норовилъ на чужой счетъ. Между прочимъ, онъ могъ выписать свою жену на полгода раньше, но никакъ не могъ рѣшиться вынуть изъ банка часть своего сокровища. Впрочемъ, и послѣ этого у него осталось больше сотни долларовъ. Это былъ типичный представитель того предусмотрительнаго слоя рабочихъ, который, урѣзывая свои потребности, наполняетъ сбереженіями мелкіе банки Америки и Европы и заставляетъ ученыхъ экономистовъ говорить о возрастаніи народнаго благосостоянія, въ ожиданіи, пока какой-нибудь ловкій спекуляторъ не пуститъ въ трубу цѣлую стаю мелкихъ сбереженій.

Павелъ сдѣлалъ видъ, что не слышитъ словъ Руднева.

— По-нашему живи на всѣ мѣдныя, — сказалъ Рудневъ, — а не то что складывать грошъ на грошъ, какъ сорока.

— Полно врать! — сказалъ Павелъ. — Ты гдѣ ноне работаешь, Ваня?

Безпокойный нравъ Руднева заставлялъ его мѣнять мастерскія чуть не ежедневно. Раза два онъ приходилъ на мебельную фабрику, гдѣ работали Усольцевъ и Павелъ, но, повздоривъ съ уставщикомъ, уходилъ на другой конецъ города, въ Бруклинъ или Джерси-Сити.

— Третьяго дня француза разыскалъ, — сказалъ Рудневъ. — Тоже мебельщикъ, рестораны снаряжаетъ. Говорю ему: «Я, молъ, изъ Парижа, землякъ. Мнѣ надо работу»…

— Лопни твои глаза! — выругался Эпингофъ по-англійски. Послѣ солидной нѣмецкой компаніи, которая интересовалась преимущественно пивомъ и сосисками съ капустой, онъ чувствовалъ, что кровь его обращается быстрѣе среди этого оригинальнаго сборища русскихъ странниковъ.

— А онъ говоритъ: «Развѣ ты французъ?» — продолжалъ Рудневъ, — «Да, молъ, говорю, русскій французъ, петербургскій цеховой изъ Лондона и Парижа».

— А онъ что сказалъ, собачье мясо? — опять выругался Эпингофъ.