Сергей Алымов - Нанкин-род

Когда они вышли на Бродвей, было уже совсем светло.

Отряды морской полиции вытаскивали из баров перепившихся матросов, грузя наиболее беспомощных в колясочки радующихся заработку лампацо. Матросы лежали трупами. Их головы беспомощно мотались из стороны в сторону. Некоторых тошнило.

За спиной беглецов послышался угрожающий, протяжный вой. Они обернулись.

Мимо них промчался длинный голубой автомобиль, над которым флагом развевались золотые волосы.

Контора Ворда помещалась на Банде рядом с Гонконг-Шанхайским банком, чьи великолепные колонны поддерживали не только массивное здание банка, но и финансовое благополучие многих контор.

Банк возвышался гордым патриархом над всеми другими банками и конторами, переполнявшими набережную. Ва^, Ваnque, ВашМ^, Ваnсо – растекались золотые вывески по обеим сторонам финансового собора… Но это был только аккомпанемент, – первую скрипку играл банк, украшенный великолепными колоннами – многоногий, молчаливый хозяин Шанхая.

Едва Ворд вошел в контору, как дела облепили его жужжащим роем. Письма, телеграммы, телефоны начали обстреливать перекидным огнем.

– Мешки купить, – сделав сложное вычисление на бланке каблограммы, сказал Ворд вихрастому, веснущатому клерку.

Откинувшаяся дверь пропустила запыхавшегося толстяка с сигарой в зубах и снова автоматически стала на место.

– Сделаем что-нибудь, босс? – глотая слова вместе с дымом, прохрипел толстяк. – Эво – семьдесят восемь… New Engineering – сто двенадцать… Сан-Синг-сто три…

– Почему Эво пошли вниз? – не отрываясь от письма, спросил Ворд.

– Забастовка, мой дорогой! Сегодня ночью стала седьмая фабрика «Найгай». Ожидают дальнейших сюрпризов… Сделаем что-нибудь?

– Сегодня – ничего, – сказал Ворд, берясь за телефонную трубку. Попыхивающий сигарой толстяк выкатился из кабинета.

Ворд, который, кроме всего прочего, был компаньоном хлопчатобумажной фабрики Лоу-Кун, бросился к телефону.

– Фабрика? Говорит Ворд. Есть новости? Ничего? Смотрите за рабочими и усильте охрану.

– В чем дело, Вен? – спросил Ворд вошедшего степенного китайца в коричневом шелковом халате.

– Генерал У прислал деньги и людей принимать товар.

– Ничего не выйдет, Вен… Я раздумал. Верните задаток обратно.

– Это невозможно, мистер Ворд. Генерал У будет сердиться… Генерал У – большой человек.

– Делайте так, как я сказал, Вен.

– Наша фирма потеряет лицо.

– Лишь бы не деньги… Вот чек.

Вен взял синенький клочок бумаги и молча вышел.

– Удивительный народ! – воскликнул Ворд, подавая клерку прочитанные письма и телеграммы, – заботятся о сохранении лица, а сами все время подставляют физиономию.

– Ну, что еще? – поднял брови Ворд, увидев вернувшегося Вена.

– Генерал не взял чека. Он сказал… – Вен замялся.

– Что он сказал?! – крикнул Ворд.

– Генерал сказал, что он не желает брать свои деньги, побывавшие в ваших руках, и дарит их вам.

– Что-о?! – открыл глаза Ворд. – Новые китайские церемонии? А, впрочем, черт с ним! Побольше бы таких сумасшедших покупателей. Еще что у вас?

– Из Пекина прислали халаты.

– А-а… мандаринские остатки, которые Лондон хочет переделать на пижамы! Много?

– Тысяча двести штук. Это все, что можно было достать.

– Немного же осталось от мандаринов! Посмотрим, на что годится это тряпье. – Ворд прошел в соседнюю комнату, переполненную сказочными птицами упраздненной китайской иерархии.

Розовые вороны терпеливо переносили соседство надменных журавлей. Великолепные павлины мирно уживались с пламенно-рыжими фазанами.

Птицы, вышитые шелками на квадратных нагрудниках, имели, как объяснил Вен, каждая свое значение.

Грудь мандарина первого класса украшал изысканный маньчжурский журавль. Мандарины второго класса носили на нагруднике золотого фазана. Павлин прикрывал переливающимся хвостом грудь мандарина третьего класса. Четвертому классу была присвоена пестрая дикая утка. Пятому – серебристый фазан. Шестой класс щеголял oiseau-aigrette – кокетливой птичкой с причудливым хохолком. Эмблемой мандаринов седьмого класса служила голубая пекинская утка. Мандарины восьмого класса носили обыкновенную утку. И, наконец, мандарины последнего, девятого класса отдавали свою грудь розовой длиннохвостой вороне.

Ворд равнодушно смотрел на эти шедевры прикладного искусства, бывшие когда-то источником глубокой зависти и волнений.

– Почему они так хорошо сохранились? – поинтересовался он.