Граф Кисету - Камелии высокого и низкого полета [С приложением «Записок петербургской камелии»]

Но что, если она и действительно не захочет или, скорее, не сумеет и не сможет этого сделать (а последним именно обстоятельством адвокаты и объясняют отсутствие ее самой при заявлении и защите ими этого дела)? Что тогда предпринять мне, в видах открытия истины и в защиту моих достопочтенных сограждан, над которыми уже давно бы совершился строгий суд общественного мнения по настоящему делу, если бы сами они, во внушающем числе, не состояли в списке присяжных заседателей этого суда?

Значит, представляется необходимым заставить обиженную сторону высказаться наконец самолично. Но как это сделать? Не иначе, как пойти и начать выспрашивать.

Вижу появившиеся при этом улыбки на физиономиях ваших, милостивые государи, и слышу также ироническое одобрение ваше. «Ступайте, — дескать, — ступайте, почтеннейший, да сообщите нам, пожалуйста, оттуда что-нибудь поновее слышанных уже нами самими, и по крайней мере уже по сотне раз, историй насчет благородных родителей, да княжеского, полковницкого или там богатого купеческого сынка, который был сначала влюблен без памяти, а потом — и т. д.»

Что ж, всякому свое счастье, господа!.. Однако, не скрою, что и мне пришлось выслушать не меньше вашего этих однообразных, почти стереотипных историй. Только не напрасно ли вы посмеиваетесь над этими историями, находя в них забавную сторону только потому, что они как будто по одной мерке сшиты и встречаются в них все благородные родители да еще благороднейшие и богатые молодые сердцееды? Но насчет благородства родителей и знатности предмета своей страсти, ведь, право, пожалуй, свойственно прихвастнуть и всякому из нас, в какой бы там ни пришлось степени; а что касается до однообразия остального в этих историях, так оно ведь совершенно как нельзя более естественно и правдоподобно. Конечно, в действительности, с авторшами этих историй в нередких случаях, может быть, происходило дело и гораздо похуже того, как они о нем повествуют, но, вероятно, и у этих дам хватает настолько самолюбия, чтобы не высказывать перед другим человеком без особой надобности, как им пришлось разыграть незавидную роль товара .

Впрочем, задача, которую предстояло мне одолеть, состояла не в собирании этих действительно уже давно всем известных историй, а в том, чтобы отыскать в числе этих дам такую, которая бы обладала умением и порядочно мыслить и выражаться, и главное, чтобы суметь заставить ее саму высказать взгляд на свое положение и отношение ко всему ее окружающему.

Здесь, я, к стыду своему, должен сознаться, что сначала было и сам усомнился в успехе исполнения задуманного предприятия. Не будет ли, и в самом деле, уж слишком наивно с моей стороны отыскивать в этой среде женщину, здраво и верно смотрящую на свое положение? Ведь такая, кажется, совсем и не должна быть здесь! На это, впрочем, сейчас же нашлось и возражение. А многоразличные обстоятельства, бессердечные и бесчестные люди, собственная слабость характера, недостаток твердой воли, и при этом совершенное отсутствие всякой поддержки, как нравственной, так и материальной, в критических случаях, — разве все это не часто встречается в жизни, разве мало через все это может погибнуть женщин и порядочно рассуждающих, и с хорошим, добрым сердцем, и даже не без образования? А нелепые идеи о так называемых гражданских браках разве не порядочное количество жертв могут бросить в этот омут?

Нет, прочь сомнения! Нужно только пойти и заговорить с этими женщинами по-человечески и не смущаться, встретив в них сначала даже некоторую загрубелость чувства и мысли; да притом, эта загрубелость и весьма естественна в их положении, и непременно должна более или менее быстро исчезнуть от несомненного влияния на нее сердечного участия человека, который пожелает подать руку упавшему своему ближнему. Только подать-то руку нужно умеючи, без оскорбительного покровительственного взгляда, а с братским словом привета и истинного радушия.

Недели через две после принятия мною решительного намерения найти между погибшими, но милыми созданиями женщину, которая, не выходя из своего положения, мало ли по каким внешним обстоятельствам или просто по бессилию воли, могла бы, между тем, высказать откровенно и толково свой взгляд на это положение, — я познакомился с Таней.

История ее очень обыкновенна и даже без всяких ужасных эпизодов вероломства, насильства, завлечения в искусно расставленные сети и т. п., но тем не менее, отчего и не рассказать ее в немногих словах? Это будет нелишним, во-первых, потому, что история эта так обыденна и неприкрашена, что никто не будет вправе указать на нее, как на исключение, и потому отвергнуть в ней жизненную правду, а во-вторых, и это самое главное, нужно же показать мнительнейшим из читателей и естественное происхождение факта написания предлагаемых здесь записок самой камелией, а то ведь они, пожалуй, готовы будут сказать, что все это совершенная ложь — сочинение.