Касьян Гущин подговаривал мужиков выбрать нового старосту.
— А не то — к кустарям уйду или в монахи, — грозился он. — Выгнать меня надо, как без писаря я все дела запутал.
— В монахи тебя, Касьян, не возьмут, — отвечали мужики. — Рожей не вышел. Да и зовут-то тебя непотребно. Бог злой на Касьянов, потому и определил им именины раз в четыре года. А монахи — божьи люди.
— Другое имя приму! Кем хошь назовусь, а терпежу больше нету.
Волноваться старосте было от чего. Первое дело — убийство. Но это еще куда б ни шло! Убивал-то не он. А вот за недосмотр влетит Касьяну. Конечно, правильно он сделал, что не хоронил милиционеров. Всегда убитого со следователем подымают. И не его вина, что следователь не приехал. Только надо было к трупам сторожа поставить. Тогда бы их не раздели до основания. А еще хуже, что свиньи покойников пожевали. У Марышкина так ни рук, ни ушей не осталось.
Двое суток ждал Касьян властей из Галчихи и не дождался. На собственный страх и риск перевез останки убитых в церковь, где и лежали они на паперти.
… Непогодь и не собиралась утихать, когда отряд Анненкова нагрянул в Покровское. Атаман вызвал старосту на сборню, приказал обеспечить казаков ужином, лошадей — овсом. А мужиков собрать в церковь.
— Все надо сделать быстро. После молебна мы уезжаем, — сказал он. — И чтобы в церковь явились все.
Вскоре, покрывая заунывную песню бурана, загудели колокола. Соскучившийся по службам Порфишка ото всей души помогал колченогому звонарю Архипке. Такой трезвон подняли, какого не бывало и по престольным праздникам.
Упершись руками в косяки окна, атаман задумчиво смотрел на площадь. Почудилось ему вдруг далекое родное. И церковь, и каланча, и сгрудившиеся вокруг них домики напоминали деревушку Анненковых в Новгородской губернии. Только крыши там круче и улицы немного поуже. А в остальном все так же.
— Русь везде одинакова, — сказал он, не оборачиваясь. — И этот мечтательный звон колоколов — потомков вечевого колокола. Какие смуты ни раздирали Русь, а она стояла и будет стоять вечно, православная матушка Россия. Сейчас она в лихорадке. Но настанет день, и, как триста лет назад, народ позовет на царство нового Михаила Романова.
— Новый царь будет человеком волевым и отважным, не в пример полковнику Николаю Романову, который не мог командовать даже собственной женой, — брезгливо сложил губы Лентовский. — Не так ли, брат атаман?
— Вместо скипетра — казачья шашка, вместо державы — граната Миллс… Хорунжий Гурьянов! — позвал Анненков.
— Я здесь, брат атаман!
— К началу богослужения вывести эскадрон на площадь!
— Приказано вывести эскадрон на площадь!
— Идите!
— Приказано идти!
— Орден почетного легиона мне вручал французский генерал По, — продолжал атаман. — Он был растроган. Поцеловал меня и сказал, что Франция не забудет нашего подвига. А я думаю сейчас о России. Сохранит ли она в своей памяти имена людей, подобно Минину и Пожарскому, спасших Отечество? Разумеется, все дело в самих людях, в их отношении к долгу. Я верю в Деникина, в Дутова. И в то же время считаю позором для России вензеля чешского авантюриста Гайды на погонах русского солдата. Он ловит рыбу в мутной воде, в крови нашей. Для Гайды национальные интересы России — не дороже стоптанных сапог.
Сбившись в кучу у порога, офицеры штаба молчаливо слушали атамана. В хорошем настроении Анненков любил думать вслух. Ему не мешали.
В открытую дверь ворвалось причитание бурана. Касьян Гущин крякнул, обметая рукавицами снег с валенок и полушубка.
— Ну, как? — шепотом спросил Качанов.
— Мужики интересуются, кто платить будет за харчи, — ответил староста.
— Бог! — Анненков резко повернулся. — Я беру, а платить будет он. Натурой. Понятно.
— А как же! Энто мы понимаем, — простодушно сказал Касьян.
Офицеры засмеялись. Староста приободрился, решил еще повеселить господ.
— Энто у нас был конокрад Алешка. У киргизов теперь промышляет. Он тоже всегда говорил: стянул я, а спрос с господа бога. Не уважал, когда его бьют.
Против ожидания смех оборвался. Атаман шагнул к Гущину, резанул взглядом исподлобья:
— Счастье твое, старик, что мы приехали сюда молиться, — и снова отошел к окну.
К старосте наклонился Качанов, вполголоса посоветовал:
— Свечку поставь за здравие их превосходительства.
На площади стыл народ. Церковь не вместила и десятой доли собравшихся здесь покровчан. А еще не подошли кукуйские.
Читать дальше