Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга первая

— Где Яша?

— В избе. Все там, — торопливо ответил Мирон.

Не успел Роман спешиться, как на крыльцо выскочил Яков.

— Ты откуда? — в голосе старшего брата прозвучала тревога.

Роман махнул рукой в сторону села:

— Спешил на помощь, да вот запоздал.

— Убить могли тебя! Ух, ты! — насупил брови Яков.

— Ну, ладно! Не убили же…

Опершись руками на косяки дверей, из сеней смотрел на братьев Касатик. Он выплюнул потухшую «козью ножку», весело подмигнул Роману:

— Фартовый у меня кисет! Значит, к нам, в отряд?

— К вам.

— Ну, то-то! А я тебе что говорил! — И Касатик широко заулыбался.

На огороде стали собираться любопытные. У них на глазах Мирон Банкин обыскал убитых. Обнаружив в кармане у Марышкина какую-то бумажку, он насыпал в нее табаку, свернул цыгарку и закурил.

— Жаркую работенку перекурить следует, чтоб на том свете упокойничкам не икалось.

Потом он снял с начальника милиции венгерку, вытер с нее кровь и примерил:

— В самый раз. Будто по мне шита. До чего же удобная штука!

Бабы остановившимися глазами молча смотрели на убитых, прижимаясь друг к дружке. Вид смерти наводил на них ужас. А мужики перебрасывались короткими замечаниями:

— Ловко их.

— Всех наповал. Не пикнули.

— Теперь, паря, бежать надо. Всем скрываться. Коли нагрянут каратели, пощады не жди.

— За каждого убитого десятерых постреляют, а выпорют поголовно.

— Колчак не простит энтого.

— А мы плевали на Колчака! — важно сказал Банкин и напустился на мужиков. — Вы тут панику не разводите! Не пустим в село карателей! Ясно?

— Кишка тонка! — ехидно возразил высокий седобородый дед в пестрой собачьей дохе. — Супротив милиции вы так-сяк, а коли казаки навалятся, только и видели вас. А народ за энто самое расхлебывай!

— А ты думал, как советскую власть завоевывать?

— Боками, что ль? Спину под шомполы подставлять? Тьфу! — дед сердито сплюнул. — Так и нечего хорохориться! Мы да мы, а что, и сам в толк не возьмешь!

— Чего, старина, разошелся? — К толпе подошел возбужденный боем Мефодьев.

— Да вот он. Мол, мы — вояки…

— И правильно, — улыбнулся Ефим. — Разве плохо милиции по зубам дали?

— Неплохо. Про энто никто и не говорит. Сами видим, неслепые, поди. Да мало вас. Вот об чем речь.

— Сегодня — мало, завтра — прибавится. Ты, старина, насчет шомполов сказал. Конечно, каратели не помилуют. У них такой закон, что порют всех подряд. И расстрелять могут. За это и бить их надо. Мало нас, так помогайте! Вместе-то скорее осилим врагов.

— Ты, Юхим, горяч больно. Сразу такие дела не делаются. Поспешишь — людей насмешишь, как тогда, у Прорыва.

— Так ведь и время не терпит, — развел руками Мефодьев. — Не сладко народу приходится.

— Да уж куда слаще-то. Прошлый раз сладостев надавали, теперь опять жди. Хватит! — решительно сказал щуплый, хромой мужичонка, грозя палкой кому-то. — Народ не потерпит порки. Лучше умереть, чем под шомпола ложиться! А этому так и надо, холере! — он показал на труп Марышкика. — Смеялся, радовался, когда мужиков секли. Теперь мы над тобой посмеемся.

Уложив на подводы раненых и оставив у соседей больную жену Волошенко, кустари снова уехали в степь. Роман задумчиво смотрел на дорогу, которая уводила его из родного села.

По широкому раздолью Сибири метался буран. С диким воем и хохотом проносились над раздетой землею снежные тучи. Казалось, они убегали от ветра. А он догонял их, кромсал на части, кружил в каком-то страшном неистовстве. Но тучи ускользали, и бешеная скачка продолжалась.

Буран забивал сугробами села, переметал дороги. Уводил в сторону от жилья и убаюкивал путников в открытой степи. И часто бывало, что буран стихал, а они так и не просыпались.

Немного находилось смельчаков, которые рисковали отправиться в буран за десятки верст. Разве только страх смерти да крайняя нужда посылали в такой путь.

Атаману Анненкову не грозило ни то, ни другое. После долгого перехода по обезумевшей степи он мог позволить себе и отряду отдых. Но атаман никого не жалел, ничего не боялся ради славы, которая льнула к нему, как распутная девка. Об его храбрости и жестокости ходили легенды, об его подвигах шумели газеты. Одно его имя наводило ужас. Даже сам верховный правитель Колчак был бессилен что-либо сделать с Анненковым, когда атаман поначалу отказался признать его. Только перед лицом общей опасности — большевизма — они объединились. Впрочем Колчак сидел в Омске под своим бело-сине-красным флагом, а Анненков разъезжал под черепом, вышитым на черном шелке.