Поль Виола - Мраморное поместье [Русский оккультный роман. Том XIII]

Анатолий велел прекратить охоту и жестом отпустил лесника.

Я думал о том, как неотразимо должно влиять на расшатанные нервы Анатолия суеверное настроение окружавших его людей. К тому же он и без того всегда был склонен к мистицизму.

В комнате застыла полная тишина, изредка прерываемая легкими всхрапываниями Стентора. Очнувшись от мыслей, я взглянул на Анатолия: он сидел в какой-то странной позе, неподвижный, как каталептик, закрыв лицо руками и склонив голову на красивый терракотовый кувшин с водой. Мне показалось, что блестящие капли порой скользят между его тонкими пальцами. «Он плачет, — подумал я, — теперь время исторгнуть у него признание; быть может, оно облегчит его».

— Анатолий, — сказал я, — расскажи мне все про Аглаю: тебе будет легче.

Казалось, несколько капель слез помогли бедняге; взор его просветлел, он сказал мне все…

Вот его рассказ, приведенный лишь в более стройный вид, так как волнение мешало ему ясно выражаться.

— Ты слышал, должно быть, — начал он, — про мои отношения к одной женщине. Ее звали Аглаей. Это было существо необыкновенное; в ней не было обаяния и нежного романтического огня моей кроткой Марии, но было какое-то загадочное очарование: неотразимый взор змеи, гипнотизирующей птицу. Человек знал, что идет на гибель и все-таки шел, с ужасом подчиняясь силе, которой не мог противиться. Она была прекрасна какой-то матовой, почти призрачной красотой, холодная, жестокая и вместе с тем страстная не чувством, а неистощимой жадностью рассудка и фантазии, фантазии сумасшедшей, истерической, но ненасытной.

В сущности, она, должно быть, никогда не любила меня, но пользовалась мной и моими средствами, как умела пользоваться и другими: исключительно для осуществления своих желаний, которым не было границ. Образование Аглаи было обширно, но ничто не удовлетворяло ее пытливого ума; оставивши занятия науками, она направила все силы и страстность своего воображения на оккультические познания. Я до сих пор с ужасом думаю именно об этом загадочном очаровании, которым она пользовалась в манящем мире неведомого. У нее было странное умение находить во всем нити каких-то тайных влияний; вся эта женщина была окутана ими, и люди, приближавшиеся к ней, до тех пор путались в этой незримой паутине, ужасаясь и, вместе с тем, сладостно содрогаясь, пока наконец, обессилев, не падали к ее ногам. В полумраке ее фантастической гостиной, среди необыкновенных ароматов амбры, мускуса, ховении и алоэ, они начинали грезить, галлюцинируя наяву, подобно курильщикам опия, предаваясь самым сказочным иллюзиям, как несчастные жертвы гашиша. Здесь более сильные смеялись над слабыми и, сознаюсь, что в Париже, где она окружила себя странными людьми необычайных способностей и, в то же время, полными беспочвенности и цинизма, я претерпел целую лестницу унижений и растратил все силы молодости.

Там и затем в Америке она была участницей всех мистических союзов: оккультистов, спиритов, люцифериан и прочая. Мы видели все то, что описано в известной книге Батайля «Le diable au XIX siecle» [3] «Дьявол в XIX веке» ( фр .), опубликованная в 18895 г. мистификация французского писателя и журналиста Л. Таксиля (М.-Ж. Жогана-Паже). . Наконец, прочитав Буало, Осборна и Жаколио, она предприняла поездку в Индию. Во время этого путешествия, совершенно обессиленный, растратив миллионное состояние, записанное на мое имя матерью и, казалось, навсегда потеряв любовь отца, я бежал от нее… и вскоре встретился с Марией. Чуткой душой Мария угадала во мне человека исстрадавшегося, и не знаю, за что она меня полюбила… Как утопающий, схватился я за эту милосердную руку, помирившую меня с отцом и давшую мне целый год неизгладимого счастья…

Голос Анатолия задрожал, он закрыл глаза рукой и помолчал некоторое время. Я думал, что увижу слезы на его ресницах, когда он отвел руку, но глаза были сухие: в них зажегся какой то сумрачно мерцающий огонек.

— Но однажды Аглая явилась… Это было в бурную осеннюю ночь, такую, как теперь.

Она рассказывала, будто, проезжая куда-то, сбилась с пути и, к ужасу моему, оказалась подругой Марии по школе… Пребывание ее у нас продолжилось, она сумела зачаровать романтическое воображение Марии рассказами о своих приключениях, полными огненной фантазии и сказочной заманчивости. Я не мог протестовать, когда жена моя пригласила ее погостить в нашем доме.

С удивительным знанием человеческой души привлекала она Марию, гипнотизируя ее, как удав кролика. Порой мне казалось, что нежная Мария испытывала, по отношению к ней, что-то похожее на боязнь, и в то же время не могла оторваться от таинственной нити ее рассказов. Вместе с тем, Аглая с утонченным наслаждением пересыпала разговор такими намеками, понятными лишь мне одному, что достаточно было тонкой паутине где-нибудь прорваться, чтобы счастье Марии было разбито; она узнала бы все.