Поль Виола - Мраморное поместье [Русский оккультный роман. Том XIII]

Не знаю почему, Анатолий встал при этих словах; он говорил машинально, стальные глаза его неподвижно смотрели в черное окно.

— Она очнулась и, умирая, взглянула на мою руку; она увидела кровь на моей руке и прошептала, глубоко и испуганно глядя мне в глаза: «Аглая живет… берегись…» И даже в это мгновение ее смерти, вот здесь, у самого окна раздался…

Анатолий, как безумный, подбежал к окну… Он не успел кончить фразы, когда под самыми окнами раздался невыразимо яростный, злорадный, подавляющий душу вой. Меня обдало холодом, словно вместе с этим звуком ворвалась и холодная бур я ночи. Волчица, очевидно, была в парке.

Стентор с громким лаем выбежал.

Анатолий вскочил с искаженным судорогой лицом. Выражение ужаса на нем через мгновение сменилось какой-то зверской, нечеловеческой злобой. Он схватил одно из висевших на стене ружей и скорее выскочил, чем выбежал из комнаты. Впопыхах, зарядив другое, я последовал за ним. Лай Стентора раздавался где-то в лесу. Я подумал, что найду Анатолия в конюшне, и действительно застал его там. Он садился на неоседланную лошадь с ружьем в руке и без шляпы.

— Анатолий! — закричал я издали.

Он махнул рукой и, ударив лошадь прикладом ружья, поскакал, крикнув мне в ответ несколько слов, из которых я мог только разобрать: «Это она… я должен…» Остальное унесла буря…

Конечно, мне оставалось только мчаться за ним, но, будучи очень неопытным наездником, я не мог следовать его примеру и должен был оседлать коня. Кучера не было. Пока я разыскивал все необходимое и, как всегда в этих случаях, путал и тормозил дело, прошло, по крайней мере, минут пять. За это время он мог ускакать довольно далеко, а я не знал леса.

Впрочем, это все соображаю теперь; тогда же я был весь под влиянием одного слепого импульса и действовал совершенно инстинктивно.

Никогда не забуду этой ночи с порывами ветра до того яростными, до того одушевленными, что они казались отвратительными эманациями могучих и злобных сил. Единственным моим руководителем был лай Стентора, слышавшийся, впрочем, только в моменты относительного затишья; единственным освещением был свет луны, скрытой за тяжелым, истерзанным, безобразно движущимся тряпьем туч, гонимых с дикой быстротой по небу. Иногда мне удавалось, как будто бы, приблизиться к Стентору; я не сомневался, что к нему же стремился и Анатолий. Тогда я звал его изо всей силы, что, впрочем, было совершенно бесполезно, так как при оглушительном реве мятущихся деревьев он, конечно, не мог меня услышать, но и в этом последнем случае не могло быть надежды остановить его. Как назло, я натыкался на чащи и другие непреодолимые препятствия и не знал, куда направляться, чтобы объехать их. Несмотря на все усилия, мысль моя начинала лихорадочно работать. Что значат слова: «Это она, я должен»? Они не могли относиться к волчице, так же, как я не мог сомневаться, что слышал именно ее вой, а это было известно Анатолию. Но тогда, что же они означали? Холодное предчувствие леденило мне душу. Я не мог без содрогания вспомнить загадочного поверья о смерти последнего из рода Бич-Каргановых.

Я начинал терять равновесие и думал, что если когда-нибудь суждено сбыться пророчеству, то именно эта ужасная ночь должна страшно гармонировать и, как мне казалось, предрасполагать к развязке трагедии, задуманной судьбой…

В борьбе со всевозможными препятствиями скачка длилась уже довольно долго, но буря не стихала, а все усиливалась, терзаясь непостижимой яростью. Конь мой, казалось, приуставал. Наконец, проскакав лесом по дороге, где ветви до крови исхлестали меня по лицу, я выехал на чистое место. Оно показалось мне знакомым. Передо мной было длинное болото, усеянное кочками и кое-где поросшее тощей ободранной березкой. Не оставалось сомнений: это было «Гнилое пятно». Разгулявшись на просторе, буря носилась здесь с неудержимой силой, порой закручиваясь в вихре круговой пляски. Куча оторванных сухих листьев кружилась над болотом в беспокойном ритме и казалась мне отвратительным полчищем летучих мышей. Лай Стентора как будто бы приближался. Я помчался ему навстречу по дороге над топью. На повороте, у знакомой сосны, я осадил коня, чтобы прислушаться, и здесь глазам моим представилось зрелище или, вернее, группа, как бы вылитая из металла. Как изваяние, до сих пор, несмотря на умчавшиеся годы, она стоит предо мной и с тяжестью свинца подавляет сознание. Спиной ко мне, без шапки, совершенно неподвижный, как будто взглянувший в глаза Медузы, стоял Анатолий с ружьем в руках. Я не мог видеть его лица, но по напряженности всей позы, выгнутой назад настолько, что можно было поражаться, как удавалось ему держаться на ногах, не падая навзничь, по судорожно запрокинутой голове, я мог догадаться, что человек этот переживает ту стадию ужаса, которую можно испытать лишь раз. Шагах в пяти за ним, но так, что я мог ее видеть, так же неподвижно стояла огромная волчица.