Поль Виола - Мраморное поместье [Русский оккультный роман. Том XIII]

— Ну что же, промах со всяким случается.

— Так точно, что случается.

На этом оборвался наш разговор; мы подъезжали к парку и усадьбе Бич-Каргановых. Парк с одной стороны прилегал к лесу, с другой его окружали пустынные поля и болота, на горизонте также замыкавшиеся лесами. Меня сразу поразил вид усадебного дома. Это не были стены, а какое-то нагромождение неотесанных древесных стволов серовато-бурого цвета, с торчащими сучьями и черепичной кровлей. Крыша, впрочем, не была вполне черепичной, а представляла собой сложную мозаику стволов, ветвей и черепицы, скрепленных железными сцепами и искусно зацементированных. Огромные чугунные подпорки поддерживали стены. Экипаж остановился у обширной веранды, сложенной из больших камней серого цвета, причудливо глыбами нагроможденных. Могучие дубы и ясени склонили поржавевшие ветви над приземистой постройкой; над ними повисли серые тучи; матовый день клонился к закату. Анатолий, видимо, поджидал меня, сидя на веранде. Я нашел его сильно поддавшимся; на лице запечатлелись скорбная задумчивость и еще какое-то другое выражение, смысл которого мне стал ясен лишь впоследствии.

— Я очень рад твоему приезду, — сказал он мне, улыбаясь болезненно и с трудом, — если только ты в настроении поскучать здесь осенними днями.

— Ну, мы, кажется, никогда не скучали вдвоем, — отвечал я искренне, — к тому же мне очень приятны и осень, и такие старые усадьбы, как эта.

Я решил избавить его от обычных соболезнований, ожидая случая, когда бы он мог облегчить свое горе словами, если только в этом была у него потребность; поэтому по моей просьбе он повел меня осматривать усадьбу. Меня нисколько не интересовали типичные для владельцев старого времени многообразные постройки, заполнявшие обширный двор: каменные конюшни, амбары, коптильни, бани, птичники и службы всякого рода. Зато в старом парке с запущенными прудами меня особенно поразили беседки, если только так можно назвать то, что я увидел. Это не были павильоны из легких дощечек, обычного стиля, а совершенно особые причудливые сооружения. Дубы огромной толщины были посажены непроницаемым кружком с отверстием для входа. Вершины их, очевидно, с ранних лет систематически обрезываемые на высоте трех сажен, были сближены массивными железными скрепами под углом, образуя таким образом усеченный конус. Скрепы глубоко вонзились в вековые стволы: дерево, вырастая, стремилось освободиться от железных объятий человеческого ухищрения; от срезания коронок оно сильно развивалось вширь, глубоко переплетаясь судорожными ветвями, свешиваясь и расползаясь по земле в постоянной непосильной борьбе со сталью. Внутри этих почти темных беседок ветвей не было: их не пускали железные преграждения; прорвавшиеся ветви, видимо, вырубались, и, наконец, деревья инстинктивно направляли все свои силы к свету, отчего внешний вид беседок был особенно богат зеленью, в это время года уже потускневшей, но оживленной пурпурными гирляндами побегов дикого винограда. Корни их питались в огромном ящике, висевшем на чугунных крючках в каждой беседке и составлявшем верхнее дно усеченного конуса, увенчивая все фантастическое сооружение. От Анатолия я узнал, что дом и беседки были построены два с половиной века назад одним из Бич-Каргановых, который еще теперь живет в народных воспоминаниях человеком необычайно суровым и властным. Случайно он узнал, что где-то в какой-то реке были найдены залежи окаменелого леса и воспользовался этим необычайно прочным материалом, чтобы с величайшими усилиями и совершенно своеобразно сколотить то родовое гнездо, где ныне вел самое жалкое существование последний истомленный отпрыск когда-то могучего рода. Все, что не было выстроено из окаменелого леса: беспорядочно разбросанные мезонины, стеклянная галерея, колонны и угодья, — все это было позднейшего происхождения и нисколько не украшало, а лишь портило первоначальный вид усадьбы.

Я потому так долго остановился на описании этих старинных сооружений, что в них проглядывала одна идея: воспользоваться сырым материалом, не снисходить до тщательной, долгой и хлопотливой обработки, но властно громоздить его в грандиозных масштабах, подчиняя дерево железу, связывая огромные части непреоборимо массивными звеньями. Часто впоследствии, в дни моего пребывания в усадьбе, эти постройки рисовали мне их создателя человеком, для которого и смысл, и справедливость, и все стремления жизни начинались и кончались там, где осуществлялась его воля, гордая, беспощадная и непреклонная. Мне всегда казалось, что природа стремится к какой-то представленной ею гармонии, что все людские акты, слишком преступающие ее нормы, выходящие из ее рамок в необузданном культе личности и воли, всегда рано или поздно подчиняются закону возмездия, расплаты, если не личной, то по крайней мере в лице последующих поколений. Эта старая мысль мелькнула у меня, когда во время прогулки по усадьбе мне невольно бросился в глаза контраст между циклопической мощью усадебного дома и беседок и аристократической, но нежной и даже хрупкой фигурой Анатолия с бледными чертами, с печатью тоски и подавленности — как я тогда, впрочем, думал, в зависимости лишь от воспоминаний о свежей могиле.