Асар Эппель: Чернила неслучившегося детства

Были два способа: первый и второй.

Первый - это когда суешь перо в воду, а сам жмешь на пипетку, которая, чтоб не подтекала, тоже примотана. Пипетка - главнейшая часть. Если ее нет, нет и ручки. Вон их сколько, оставшихся без пипеток, и я их не выбрасываю. Вдруг попадется когда-нибудь пипеточка годная...

Второй способ - медленный. Сперва вытаскиваешь из гнезда перо, потом эбонитовый, который под ним, столбик, и на всем обнаруживаешь наносы, аналогичные подноготным, но гуще и пропитанней черным. Все это чем-нибудь счищается, а протирается газетными клочками, причем удаляемое пачкает руки. Потом, воткнув столбик, втыкаешь перо, и сразу видно, что оно разболталось, и ты заталкиваешь перо глубже, отчего столбик перестает с ним правильно совпадать. А это на тетрадной странице отразится обязательно.

Но тут пора переходить к первому способу. Начинать промывку.

Берем граненый стакан с водой. Дома холодно. Декабрь. Темный вечер и война. Суем перо в военную воду. Нажимаем пипетку - в стакан идут пузыри. Отпускаем пипетку - она воду втягивает. Потом, следя, чтобы перо из воды не вынулось, пипетку снова сдавливам - в воду исторгается черное облачко. Затем еще несколько раз. Нажал - пузыри. Вобрал, нажал - черное пошло. Вобрал нажал - черное пошло. И прозрачная вода стала чернофиолетовой.

...Такие же стаканные сумерки, с сереющими по краю сгущениями вклубляются в класс, в отворенную из школьного коридора дверь: в коридоре ведь полуспущена маскировка. Хотя зачем? Все равно свет не зажжется. Его не дают. И лампочки все перегорели. И все из школы давно ушли.

В классе гуашевые растушевки. Темные парты. Тусклеют их лоснящиеся изрезанные черные крышки. Воздух серый. Но по-разному. Под партами гуще там почти тьма. Возле окон посветлее, но и тут сумерки вовсю, точь-в-точь клубящееся в воде, когда промываешь самописку, облачко.

А ее как ни промывай, вода всегда будет непрозрачная. Можно промывочной этой водой даже писать. Хотя получается едва заметно. Зато мараются руки вода из-под напипеточной нитки здорово сочится и, конечно, на них попадает...

...Видны разные серые очертания. Которые не видны, тоже серые. Вон там, что это? Серый глобус на черной ноге? Да. Скособоченный. За большими окнами нет города, хотя на самом деле, поскольку окна городские, он там обязательно есть. Но в окнах сейчас тоже потемки, потому что война, декабрьская темень и не горят фонари. В войну они всегда не горят. Никакие еще ближние или дальние окна тоже не светятся - везде маскировка. И вообще, как сказано, света нету. Есть керосиновые лампы и коптилки.

Свет возможен от проезжающих машин. Хотя тоже невозможен. Машины проезжают редко. Фары включать нельзя. Вдобавок фары забраны крышками с узкой щелью, над которой и под которой маленькие козыречки. Но такие тоже в городе не включают. Только на полевой дороге. И в местах боев.

...Когда промываешь самописку, воду в стакане надо менять. Меняешь, выплеснув использованную в помойное ведро на выстуженной кухне, набираешь ковшом из ведра чистую, наливаешь в стакан, проливая, конечно, малость на сразу захолодевшую руку.

Теперь в воду уходят облачка серые: одно темней, другое светлей, а одно опять темней - это если сунул перо глубже. Они между собой плохо смешиваются и видны по отдельности - точь-в-точь выхлопы невидимых каракатиц или дымы маленьких разрывов.

А в классе темнота уже совсем, хотя в ней вроде как шевельнулась черная фигурка.

- Испугался?

- Н-не... То есть... Вы неожиданно...

- Один? Так поздно?

- Где ж поздно? Вторая смена час назад кончилась.

- Темно. Иначе и быть не может - декабрь и война. Улицы в снегах.

- В декабре всегда темно... А война - само собой. Вы инспектор?

- Да нет... Просто взял и зашел. Ты-то что тут делаешь?

- А вы в окно поглядите...

Облокачиваемся на подоконник и глядим. Внизу - темный снег и тусклые сугробы. Меж сугробов черные пеньки. За пеньками позади снеговой дороги низкие строения. На крышах снег. Но тоже темный. Пеньки точь-в-точь как по железнодорожным косогорам. Поезд встал намертво. Уткнулся в заносы. Огни в его топках совсем не горят. Пассажиры разбежались. Машинист с проводниками ушли к Махно. Косогор. Потухший поезд. Однако пеньки шевелятся! Это маленькие люди!

- Почему они там?

- Ждут.

- Кого?

- Наверно, меня.

- Зачем?

- "После уроков не выходи" сказали...

- Откуда они взялись?

- Марфинские...

- Марфинские? Ну да. Шарашка. В круге первом.

- Шарашка не там. Шарашка - вон. На ней польских орлов и значки "Гвардия" делают. А с круга не первый, а семнадцатый до площади Пушкина и тридцать девятый - к вокзалам ходят.