Асар Эппель: Помазанник и Вера

Асар Эппель

Помазанник и вера

Когда Верина семья уезжала в эвакуацию, а было уже холодно, но из-за отъезда топить не стали, и немногие вещи стояли в узлах, а основное имущество брать не стали, потому что кто его тронет? - отовсюду вышли тараканы и стояли, вздрагивая, на оклеенных полуотсохшей бумагой фанерных стенах.

Случилось такое часа за два до ухода и замыкания дверей на висячий замок. Людей насекомые как бы кончили бояться, но было не понять, прощаются ли они с домашними или - наоборот - вступают в свои права.

Так, запертые, они и остались, никуда не уползши.

Остались покинутыми кух-ня и две комнатки, из которых вторая - чулан без окошек, и в нее спускались по двум ступенькам. Там была только мамина с папой кровать и широкий шкаф с зеленоватым волнистым с т е к л у ш к о м на засаленной от потемок дверце. В первой комнате почти посередке стояла печь и позади получалось запечье. Туда, в жаркие комнатные задворки, тоже была вдвинута кровать.

Располагалось жилье на втором этаже флигеля громадного деревянного дома с прежде жестяными, а теперь порушенными шатровыми навершиями, на которые когда-то были приделаны жестяные же шары, точь-в-точь церковные маковки. Некоторые даже считали строение бывшей церковью, но поскольку понятия о церквах, а также о недавнем, напрочь сгинувшем прошлом травяной улицы не имели, предположения эти были напрасными, хотя люди клялись и божились.

А Вера с тараканьего дня всегда глядела на все стенки.

А на среднеазиатских эвакуационных стенах ко всему еще происходили разные события и напоминали игру в казаки-разбойники.

В ней кого-то догоняют, а кто-то убегает. Если убегающего догнать и шлепнуть ладонью, он останавливается и расставляет руки, как крест или дерево. В ы р у ч и т ь его могут свои же "разбойники", хлопнув на бегу по протянутой во имя спасения руке, ибо стоять в неподвижно-сти - хуже нет. А "казаки", конечно, проделать этого с оплошавшим не дают.

Вот и настигали, метнувшись, какие-то здешние насекомые каких-то других здешних, и касались их, и те оцепеневали, уткнувшись головами в побелку и вцепившись в меловые крупицы на глинобитном азиатском простенке.

А Вера теперь глядела на стены, не то чтобы опасаясь этих чужих насекомышей, а просто вспоминая покинутое жилье. Тут-то тепло, а там студено, и тараканы, если не ушли, замерзнут и поколеют. И навряд нижние соседи, которые никуда не поехали и которым на всякий пожарный оставили ключ, станут собирать холодных тараканов, соседи же - музыканты. Разве что ихний дедушка придет с веником и сметет в совок сухих насекомых мертвецов, выпуклых, как п у г в и ц ы от материного труакара.

А деревья не ползают. Они стоят и отнекиваются, отрицательно мотая вершинами. Он уже несколько раз готов был стать деревом, чтобы тоже не сдвигаться. Две ветки у него были, и на каждой - по пять прутиков, и на каждом - по желтому и жесткому, можно подумать, листку, а на самом деле ногтю.

Чтобы не увидели, он уходил за сарай, раскидывал ветви, топырил прутики и совершенно бы сделался деревом, и даже принимался отрицательно покачивать вершиной, отнекиваясь от бывшего ползущего себя, но окончательным деревом получиться не удавалось, потому что не садились птицы.

Они всегда слетаются на ветки, свищущие птицы, а если не слетаются значит, то, что считается деревом, не дерево и вот-вот поползет. Это же совершенно ясно.

Вера куда-то собиралась и ела. Нож, которым резали хлеб, был вообще-то не только хлебный - им резали всё и всё намазывали, так что был он отчасти в присохших, прежде сырых, хлебных крошках и отчасти перемазан недавней какой-нибудь подливкой. Прежде чем хлеба отрезать, сильно выросшая в эвакуации включая груди, давно возвратившаяся к себе домой Вера особым образом очи-стила нож (так очищала ее мать, так будет очищать всю жизнь и Вера) - она сунула его по рукоятку в мякиш и вытащила. Нож, хотя присохшие крошки с него не сковырнулись, от подливочной нечистоты все же освободился, зато в хлебе осталась ножевая скважина, и когда Вера откроила ломоть, выяснилось, что черная эта скважина есть и на изнанке ломтя, и на новом срезе буханки тоже имеется, далеко уходя в буханочные недра.

Обещанный непарный шелкопряд, беловатая такая бабочка, заранее предсказанный встревоженными печальниками о деревьях, появился и на низах заборов, и на комлях тополей, и на нижних горбылинах сараев, устроив там затянутые белым кладки яиц. И хотя белая пелена, залеплявшая кладки, смахивала на бязевые флаги капитуляции, люди, отряженные печальниками деревьев, замазывали белый цвет мольбы о пощаде коричневой липкой мазью, так что с исчезновением белого исчезала мольба, а раз исчезала мольба, ни при чем и пощада.