Борис Екимов: Набег

- Здорово живете... С прибытьем! - поприветствовал он с порога и здесь же, на кухне, сел, далеко протянув большие длинные ноги.

- Слава богу, - ответил ему хозяин, откладывая в сторону нож и

картошку, которую чистил, готовясь обеденные щи варить.

Из боковой спаленки выглянула жена Николая - Ленка и, наскоро

покрыв нечёсаную голову большим пуховым платком, трубно загудела,

жалуясь:

- Да, ему, куманек, все слава богу... В больнице лежал-вылеживался

цельный месяц. А я тута одна-одиная. Туды-сюды кинусь. Он пришел - как жених, а я - некудовая.

Толстомясая Ленка сроду была ленивой, а нынче, старея, и вовсе к

домашним делам охладела, колхозных же не знала век. И тот месяц, что лежал Николай в больнице, показался ей годом, хоть на базу у Скуридиных коровы не было, лишь козы да овцы, поросенок да десяток кур.

- Он - курортник, а меня - в гроб клади, - подступала она к мужу и бригадиру.

В свои полсотни лет гляделся Николай незавидно: худой, черноликий,

вечная седая щетина, зубов половины нет. А из больницы приходил подстриженный, чисто бритый и ликом светел. Какой-никакой, а отдых: спи день напролет, кормят три раза, пьянки нет и за курево ругают. Нынче тем более резать его не стали - и так исшматкованный: не желудок, а гулькин нос подлечили таблетками да уколами.

- Он жених! А у меня ноги не ходят, руки не владают, в голове...

- Вот теперь и отдохнешь, - уверенно пообещал бригадир и спросил

Николая: - На работу когда думаешь?

- Вовсе не думаю, - усмехнулся Николай. - Пока - больничный, а там может, куда на легкую... Доктора велели.

- Доктора... - махнул большой рукою Чапурин. - Им абы сказать. Где она легкая? На печи лежать? А семью поить-кормить кто будет?

Привычный бригадирский довод Скуридин отмел легко:

- Откормил, слава богу.

Чапурин даже удивился: ведь и вправду откормил. Пятерых Николаю

Ленка родила. Сама не работала. Все - на нем. Прошлой осенью последнюю дочь выдали замуж. А казалось, недавно кипел скуридинский двор мелюзгой.

- Да-а... - задумчиво протянул бригадир. - Вот она, наша жизнь...

Подумалось о своем: сын и дочь тоже взрослые, внуки уже. Но в сторону убирая лишние теперь мысли, он сказал:

- Все равно - работать. До пенсии далеко.

А Николая вдруг осенило:

- Ты мне не ту сватаешь дохлину, какую вчера гнали?

Он на базу прибирался и видел, как тянулся по вихляевской дороге гурт скотины, еле живой.

- Бычки, - сказал бригадир. - Головские.

- Лягушата, - ответил Николай. - Половина в грязь ляжет.

Чапурин тяжко вздохнул. Нечего было ответить. Он отпихивал этот гурт, сколько мог. Навязали.

- Там, в Головке, и вовсе ни людей, ни кормов, ни попаса, - объяснил он. Там точно передохнут. У нас все же...

- У нас тоже недолго проживут, - сказал Николай. - Им два дни до

смерти.

- Значит, не хочешь?

- Нет. Пока на больничном, а там видно будет.

Чапурин поднялся, к порогу шагнув, сказал:

- Ты все же подумай... Дома не усидишь. Надойди завтра в контору,

Поговорим. Условия хорошие. Договор дадим... Заработаешь хорошие деньги.

Бригадир нагнулся под притолку низковатого для его роста скуридинского дома и вышел.

Николай похмыкал, головой покрутил, на жену поглядел внимательно. Та

поняла его по-своему и завела прежнее:

- Чисти, чисти картошку. Цельный месяц гулюшкой жил, вольничал, а

я тута руки обрывала, последнего здоровья лишилась. - От жалости к себе

Ленка заслезилась и подалась в спальню, долеживать.

Тридцать лет прожили. Пятерых детей подняли. Привык Николай слушать жену и не слышать ее, делая и думая свое. Чистил он картошку, капусту

крошил для щей, а на плите, в кастрюле, уже кипело.

Была у Николая мысль, которая появилась в больнице, а теперь все более

пленяла. Очень простая мысль: не работать в колхозе. Послать всех... И сидеть

на своем базу. От своего огорода, скотины, конечно, никуда не денешься.

Иначе ноги протянешь. А на колхозную работу не ходить. Он - человек

больной. Это все знают. Отработал свое честно, тридцать с лишним годков

при скотине. Хоть на базар стаж неси. Работал, детей поднимал. Теперь

вдвоем остались. И много ли им надо? Прокормят огород, козий пух. Еще бы

корову, чтоб молочную кашу варить. И больше ничего не надо. На себя

трудиться. А колхозное - с плеч долой. Спокойно пожить. Порыбалить на

пруду, на речке. Николай любил с удочкой посидеть. Но редко удавалось.

И еще один был резон, очень весомый. Николаю пить надоело. Водочку