Денис Гуцко: Там, при реках Вавилона

- Что?

- Судорогой ноги сводит?

- Нет, ничего, не ноги. Нормально.

Пустота наконец лопнула.

Скорее! За что-нибудь ухватиться, подумать о чем-нибудь из нормальной жизни... И вспомнился почему-то престарелый плешивый павлин во внутреннем дворике Дворца пионеров, что на проспекте Руставели. Павлин работал натурщиком в кружке "Юный художник" и выглядел так, будто ненавидел эту свою работу каждой ворсинкой каждого своего пера. Перьев, правда, оставалось немного. Юные художники всякий раз, оставаясь без присмотра, норовили выдернуть по перышку-другому.

Митя решил сражаться за свои мозги, каждый день о чем-нибудь думать. О чем угодно. Хоть о павлинах. Или о страусах.

И перья страуса склоненные

Упор лежа принять!

В моем качаются

Делай р-разз!

мозгу. И очи

Делай д-дваа!

синие, без...

И все-таки, сидя на холодном железе посреди смазанных рассветных теней, он уныло признает свое поражение: "Они своего добились, я - солдат".

- Может, учения?

- А почему по тревоге?

- Ну, такие учения. Неожиданные.

- Ты видел их рожи? Какие на ... учения?

Комбат проходит в нескольких метрах от колес, можно спросить его: "Товарищ майор, куда нас везут?" Но... сидя, сверху вниз? Спрыгнуть перед ним на асфальт, вытянуться по стойке "смирно"? Можно спросить потихоньку у водителя: "Зема, куда едем?" Но водитель - дембель с постоянки и воротит от них нос.

Их забирали перед самым ужином. Желтенький армейский чай дымился в жбанах с корявыми надписями "чай, такая-то рота". Цилиндрики масла выстроились на подносах. Противни с жареным минтаем стояли стопкой под специальной охраной старшего по раздаче. Вторая рота томилась перед витражами столовой, ожидая, когда лающие сержантские голоса скомандуют зайти. Но пролаяли совсем другое: "На прааав-во, к расположению бег-гом м-марш!" И вторая рота затопала прочь от благоухающей жареным минтаем столовой, перебрасываясь на бегу тревожными репликами: "- Что за хрень? - А жрать когда?" Уходить из столовой, не поев, было делом, в общем-то, привычным. Потому что прием пищи в пехотной учебке

Вазиани - лотерея: одному повезет в обед, другому на ужин. Трижды в день начинается розыгрыш.

- Взвод, с первого (или с третьего) отделения в колонну по одному пройти в столовую для приема пищи.

Полная формула. Часто обходятся сокращенным вариантом или жестом, напоминающим отмашку на старте. Курсанты сыплются в двери столовой, как шары "Спортлото" в барабан. Суть в том, с какого отделения - первого или третьего - начали двигаться. Те 10-15 человек, то есть половина взвода, что окажутся у раздачи первыми, поедят наверняка, остальные...

Сержанты войдут важно и медленно, важно и медленно сядут за накрытый для них стол. Культурно съедят то, что им есть не в западло: масло, рыбу, яйца. Каши-борщи они не едят. Съели, утерлись платочками. Ганиев и вовсе носит в кармане салфетку - сомнет и бросит в тарелку... как в ресторане. Сука! Поднимаясь из-за стола, кто-нибудь из сержантов крикнет:

- Взвод! Закончить прием пищи, выходи строиться перед столовой!

Полвзвода успели разве что понюхать эту самую пищу. Кто-то шел с полным подносом по проходу, кто-то так и не добрался до заветных жбанов. Некоторые умудряются сжевать на бегу хлеб с маслом. Отдельные удавы-рекордсмены умеют в несколько секунд разломить кусок минтая, выковырнуть хребет, проглотить рыбу, проглотить бутерброд и следом пару-тройку ложек пшенки. Можно, конечно, вдавив масло в хлебный мякиш, спрятать такой бутерброд в карман, чтобы съесть потом. Но строй иногда обыскивают:

- Взвод! Вывернуть карманы!

Если найдут, взвод побежит на тактическое поле сдавать норматив "пятьдесят метров по-пластунски". И тут уж труднее будет как раз-таки поевшим. Лотерея!

В общем, ели в Вазиани от случая к случаю. Но чтобы вот так, развернуть и увести от столовой...

Рота выстроилась перед четырехэтажной коробкой казарм. В ярком окне штаба, как плавники во взбаламученном аквариуме, кружились погоны, погоны, погоны. Телефоны начинали трезвонить сразу, лишь только трубка ложилась на рычаг.

- Так точно. Готово. Так точно. Никак нет.

Сержанты ходили за офицерами и шептались в сторонке. Было приятно видеть их жалкие лица. Видимо, что-то очень серьезное сдуло с них круглосуточную мраморную мужественность.

По строю гудели разговорчики.

- Что такое, не знаешь?

- Смотри, разбегались. Война, что ли?

- Ха, дурак пошутил! Надо же... А мне говорили, дураки не шутят.

- Какие шутки, я серьезно!