Лидия Чарская: Милочка

Это было ужасное несчастье… Тем более ужасное, что налетело оно неожиданно, вдруг, каким-то злым ураганом, разбившим, разломавшим молодую счастливую жизнь…

Впрочем, все несчастья одинаково ужасны… Но семья Бирибиных не хотела с этим согласиться. Еще бы… Она была такая светлая, хорошенькая — эта розовая Милочка с задорным смехом и лукавыми глазками. Все при взгляде на её миниатюрную фигурку, подвижную и грациозную, призывали на голову молодой девушки самое завидное и яркое счастье.

И вдруг этот ураган, ворвавшийся в жизнь…

Как жестоко, как невозможно жестоко распоряжается своими пасынками судьба, но еще несправедливее бывает она, когда поворачивает спину своим избранникам, привыкшим получать от неё одни только ласки…

Несчастье подкралось самым неожиданным образом, когда все смеялось вокруг, когда лучи светили и грели, жизнь и надежда улыбались, грезы роились, заполняя собой все окружающее, превращая мир реального в какую-то чудесную весеннюю сказку…

Но тем не менее несчастье совершилось… Болезнь подготовляла себе почву уже давно, с самого детства, но никому в голову не приходило, что из пустячного недомогания может выйти что-либо серьезное…

Она, — эта розовая девочка, обещавшая стать красавицей, — была так полна жизнерадостной прелестью, что болезнь и горе, подкосившие ее, казались грубым и чудовищным насилием судьбы…

Она росла, веселая и радостная, как нежный, благоуханный цветок, и никто не замечал червя, подтачивающего его корень.

И вот удар нанесен… Милочка ослепла… Ослепла почти накануне своей свадьбы, любящая и любимая, готовившаяся дать столько счастья!

Недуг подкрался незаметно… Еще в детстве она отличалась слабым зрением, но окружающие не придавали этому особенного значения. Её мать тоже страдала глазами. Когда же, поступив на курсы, Милочка дни и ночи просиживала за книгами, отец просил ее беречься… Он неоднократно предостерегал свою девочку не тратить здоровья… Милочка писала успокоительные письма домой, но книг не бросала, несмотря ни на красноту глаз, сильно увеличившуюся за годы ученья, ни на какой-то туман, заволакивавший зрение. Кончив курсы, она с той жадностью, с какой набрасывалась на чтение, набросилась на рисование.

Этого было достаточно… Невидимый удар был нанесен… Милочка ослепла.

Этот удар поразил всю семью, но сильнее и больнее всего — любимого человека, её Володю, её жениха…

Их взаимное чувство казалось чудесной поэмой, так как оба они были молоды, красивы и отзывчивы на все окружающее, как может отзывчива быть одна только молодость.

Владимир Васильевич Бронин встретил Милочку среди не совсем обыкновенной обстановки, на фоне зеленой природы, за маленьким мольбертом, разгоревшуюся от работы с верным Дожем у ног.

Он раскритиковал картину, немного рисуясь перед девушкой, раздразнил Дожа, полюбовался Милочкой и исчез.

Но «что-то» не исчезло… Оно кололо, сверлило, мучило и кружило его до тех пор, пока не привело к серому домику с зелеными ставнями, где жил доктор Бирибин с женой и двумя дочерьми.

В сером домике он нашел солнце, счастье и ту поэму, которую называют любовью.

Милочке, приехавшей в их губернский город по окончании высших курсов, минуло двадцать, но вся она, благодаря своей миниатюрности и свежести, казалась великолепным пятнадцатилетним ребенком. Она была в меру умна и в меру талантлива. Немножко писала, немножко рисовала и пела под аккомпанемент гитары, удачно копируя известную модную исполнительницу цыганских романсов. Даже избалованному человеку такая девушка могла показаться находкой, а Владимир Васильевич Бронин не был особенно избалован и нет ничего удивительного, если ровно через месяц после первой встречи их объявили женихом и невестой…

И вдруг этот ужас…

Немудрено, если в какую-нибудь неделю поблекло и исхудало до неузнаваемости розовое личико бедной Милочки.

Бронин, однако, все надеялся… «Спасут… вылечат», — думал он, как думал и отец Милочки, поседевший от горя, как думала и старуха Бирибина, которая выплакала все свои слезы по своей любимице. Одна только Ольга, старшая сестра Милочки, пышущая здоровьем и энергией девушка, не потерялась… Она переходила от больной матери к слепой сестре, ободряя обеих, умоляя Милочку не плакать, не подрывать последних сил и в то же время утешая приунывшего Бронина.

— Ее спасут… вылечат! — повторяла она его собственную фразу, в то же время отлично сознавая, что не спасти и не вылечить её бедной, слепой сестренки.