Марина Хлебникова: Подкаблучник

- Пермин - это такой чернявый, тощенький? - участливо спросила она.

Лида судорожно кивнула.

- Вспомнила, - вахтерша сама позвякала ложечкой в Лидиной кружке, шустрый такой и вежливый. Всегда здоровался, с праздниками поздравлял...

Лиде стало по-настоящему страшно от того, что вахтерша сказала о Толике в прошедшем времени, и она опять зашмыгала. Вахтерша тактично вышла на воздух, давая Лиде выплакаться, тем более, что возле заблокированной вертушки уже топтались люди.

"Господи, - мысленно взмолилась Лида, - верни мне его живого здорового! Честное слово, я ему больше слова плохого не скажу! Обзывать не буду! Пойду к врачихе лечить свои загибы и рожу ребеночка, как он хотел! А не получится - возьмем в детдоме, вырастим. Если с маленького растить, уже и не важно, что не твой!.. Только пусть вернется!.. А я сделаю операцию... от бельма... и еще на диету сяду... и стану бегать по утрам... и кораблики его никогда не стану ломать - пусть балуется. А летом поедем с ним в деревню к свекрухе, уважу, наконец, познакомлюсь... И Антонючку больше на порог не пущу..."

Пока Лида заключала сделку с Богом, подошел девятый час, и на работу потянулась вереница управленцев. Вахтерша кому кивала, у кого требовала "в развернутом виде", кому почтительно кланялась, почти лебезила. А когда к вертушке подошла женщина в норковой шапочке, поманила Лиду к себе.

- Вот, Генриетта Федоровна, жена Пермина, - пояснила она, - говорит, что с новогодней смены не был дома. А сегодня и вовсе не вышел...

- А я что могу сделать? - раздраженно спросила Генриетта Федоровна. Как праздник - так просто беда! Водители пьют, а у руководства голова болит!

- Да не пьет он! - снова заплакала Лида. - Ни капочки!

- Закодировался, что ли? - заинтересовалась кадровичка

- Не-е-ет... просто так...

- Просто так?! - поразилась кадровичка. - А ну-ка пошли!

Она подтолкнула Лиду к вертушке и повела за собой.

В кабинете, сплошь заставленном стеллажами, Генриетта Федоровна сняла пальто, переобулась и, оставив Лиду стоять возле стола, вышла. Вернулась она минут через сорок. Причесанная, подмазанная, повеселевшая, с запахом табачного дыма - видно, успела обменяться с подружками праздничными впечатлениями.

- Да вы садитесь, - радушно пригласила она, - Говорите, водитель Пермин? - и не дожидаясь кивка, быстро нашла нужную папочку. - Та-а-ак... Пермин Анатолий Васильевич... Угу... Женатый... бездетный, - она шаркнула по Лиде небрежным взглядом. - Трудовая на месте... благодарности... порицаний не имел... очередник... А что вы, собственно, хотите узнать?

Лида, собственно, хотела узнать, где находится сейчас ее женатый бездетный очередник, но она только всхлипнула и прижала руки к груди. Кадровичка отвернулась к телефону:

- Алло, диспетчерская? Люся? И тебе всего самого лучшего... Да-да... Спасибо, дорогая... Я к тебе с просьбой. Узнай там у ребят о Пермине... Тут жена его сидит, плачет... - Люся, видно, пошла узнавать, а Генриетта Федоровна, зажав трубку меду ухом и плечом, долистала до конца личное дело. - Да-да, слушаю... Ничего?... Понятно... А кто у него сменщик? Гаврилов?.. Ну, спасибо... Вот что, Лидия Ивановна, - профессионально запомнила имя отчество из "автобио", - я вам дам телефон его сменщика, может он прояснит... А если нет, обращайтесь в милицию.

Сменщик Гаврилов Лиде ничего нового не сообщил, не знал. В милиции равнодушно сказали, что по горячему разыскивают только малолеток. А поскольку Анатолий Пермин - человек вполне взрослый, то к поискам можно будет приступать недельки через две, когда станет ясно, что он не у любушки - голубушки, не запил и не уехал к родне. А по больницам и моргам жена может поездить самостоятельно. Но приметы на всякий случай взяли и велели справляться.

Лида бросилась в свой продмаг, рыдая выложила заведующей горе, выслушала утешения, в которых было больше любопытства, чем сочувствия, и получила отпуск без содержания.

Всю неделю она носилась, как дворовой бобик: объезжала городские больницы, бывала в моргах, которые, чтоб не раздражать народ, именовались приемниками - распределителями, часами сидела в милицейских коридорах, в ожидании сводок по городу и слала в деревню отчаянные телеграммы, умоляя Толикову родню сообщить о его приезде, если только он к ним приедет.

Ночами лежала без сна и молилась короткой молитвой. "Господи, помилуй!" - твердила она, уже не обещая ничего, а только прося о снисхождении. А когда становилось совсем тошно, перебирала мужнины поделки - целая эскадра парусников сиротливо пылилась на шкафу. Она снимала их, перетирала фланелькой, ставила на блестящий, похожий на водную гладь полированный стол и, казнясь, думала, что не даром Анатолий мастерил кораблики - видно, хотел уплыть от опостылевшей жены, вечной брани, придирок, ее гулянок с Маруськой, от скучного без деток дома. Вот и уплыл...