Вадим Ярмолинец - Проводы

Победила милиция.

15

Утро туманное было последним утром цивильной жизни Юрика. Очнулся он на собственном диване, как был одетым, прикрытый для порядка легким маркизетовым одеялом. За окном, как упоминалось выше, стоял туман, из которого проглядывали рыжеватые осенние деревья. Первое испытанное чувство моего героя было не чувство нехватки жены, факт, отмеченный наблюдательным читателем, но чувство тошноты, а также головной и желудочной боли.

В квартире было тихо-тихо. Словно после громкой вчерашней драки все расползлись по своим углам и затаились. Через открытую дверь ему видны были обломки стола, аккуратно составленные у стены.

- Мам! - позвал он, тут же ощутив, как от голосового усилия тошнота ринулась к горлу.

- Чего тебе? - появилась в дверях угрюмая Муся.

- Зинка где, а?

- Проспался, что ли? - отвечала на вопрос Муся, осматривая сына. - Ишь, рожа-то как опухла. Компресс бы поставить, что ли?

- A-а, e... - застонал Юрик, пытаясь подняться. - A вчера-то что было?

- Што-што - ништо. Только надрался как свинья. Люстру разбил, стол разломал, два стула разломал. Еще и драться полез.

- A Зинка что - с мамашей ушла?

- "Скорая" твою Зинку забрала. Глаза бы мои еe не видели, сучку такую.

- A-а, e... - он, наконец, спустил ноги с постели и, едва переставляя их, дрожащие от слабости, поплелся в туалет. Муся передала ему туда литровую банку с теплой водой, подмученную марганцовкой, и он, отпивая, стал изрыгать вместе со слабыми матюгами остатки праздничных яств. Опустев, он вернулся к себе и, рухнув на диван, замер.

- Опохмелился бы, - посоветовала Муся, но только от мысли об алкоголе желудок его сжался в истерическом спазме, и он простонал:

- Ты что, не надо.

- Свинья, - безжалостно резюмировала Муся.

Выбрался из дому Юрик часов в семь вечера. На улице стоял всe тот же, что и утром, туман, и мелкая мерзость сыпалась с закрытых белесой пеленой небес. Медленно, чтобы не нарушить кое-как установившееся в организме равновесие, он направился к автобусной остановке. Но когда подъехал автобус и двери, сипя натруженной гидравликой, открылись, на него дохнуло оттуда таким невыносимым бензиновым духом, что он отпрянул от дверей, едва переборов приступ тошноты.

Постояв еще немного на остановке, он решил идти к Зинаиде на своих двоих. Вечерние улицы были пустыми и неприветливыми. Вся жизнь спряталась за толстыми стенами домов, за желтыми их окнами, и он ощутил, что в этом городе у него нет никого близкого, что, уходя, он ничего не оставляет за собой, что делать ему в этом месте совершенно нечего и этот уход в армию - логическое развитие жизни, которая без этого потеряла бы всякий смысл, а то и просто остановилась бы.

То есть мой Юрик, конечно же, не мог мыслить так конкретно, но какие-то неясные чувства, заставляли его говорить себе нечто успокоительное вроде: "Пойду в армаду, всe равно делать не хер".

A молодая жена? A радости семейной жизни и заботы о хлебе насущном? Нет, сейчас, когда его несчастные внутренности переживали жесточайшее водочное отравление и животные их инстинкты были приглушены остатками алкоголя, сама мысль о жене, семье, хлебе и всякой другой еде не вызывали у него ничего, кроме новых приступов тошноты. Очередной такой приступ он испытал, подойдя к дому, где проживала его молодая жена, и подняв голову, чтобы посмотреть, горит ли свет в еe окне. Свет не горел.

Юрик вернулся домой одновременно с участковым. Над левым глазом у того был прилеплен белый пластыревый крестик. Здороваться они не стали. Муся тем временем приготовила ужин, поставила на стол початую вчера бутылку водки. Сели.

- Вчерашнее помнишь? - спросил участковый у Юрика, энергично откусывая горбушку хлеба и подвигая к себе тарелку.

- Да слабо, - отвечал Юрик.

- Оно, может, и к лучшему, - сказал участковый.

- Холодца побольше накладывай, - поддержала разговор Муся. - Он жирный, хорошо желудок смазывает.

- Это точно, - согласился участковый и поднял рюмку. - Ну что, Юрик. Я тебе зла не желаю. Вчера тут народ был разный, всe спорщики. Я б с ними в другом месте поспорил. Всего и не сказать было. Так что служи хорошо, честно, достойно. От чистого сердца тебе желаю.

Крякнув и промокнув губы хлебом, участковый продолжал:

- Это у них армия как наказание. A ты парень крепкий, в случае чего за себя постоять сможешь. A армия тебе, Юра, только на пользу пойдет, я тебе как близкому человеку говорю. Мы ж, в конце концов, близкие люди или нет, а?

- Ну, ясное дело - близкие, - подтвердила Муся.