Сергей Юрьенен: Беглый раб

- Ну, ёб же твою...

- Вернёмся. Горючего до дома хватит, - утешил француз.

- А до Брюсселя?

- Может быть. А там?

- Там у меня кредит.

- Какой?

- Неограниченный.

- То есть?

- Читатель.

Люсьен восхитился:

- Ну, русские...Скромностью не страдаете.

- Вперёд!

5.

Ракетами СС-20 летели в них машины галльских любителей быстрой езды, на своей левой то обгоняли они, то делали их, но в целом трафик на Европейской 10 был пунктирен, особенно на их стороне - к исходу уик-энда из давшей Алексею убежище благословенной и самодостаточной страны охотников бежать было немного, так что машины, с которыми они состязались, были почти сплошь иностранцы, на которых передний, поверхностный план сознания эмигранта с известным стажем реагирует уже с "петушиным" автодорожным шовинизмом: вон, дескать, "ростбифы" - британцы - слева держат руль (хотя их абревиатура "GB" вызывает ещё чисто советский рвотный спазм по ассоциации), а вон "капустники" - "D" - на пошлых "мерседесах", при этом бельгийских и голландских вкраплений даже мысленного замечания не удостаивая.

- По этой дороге я уже убегал.

- Когда?

- Я не рассказывал?

Из отчего дома в Гаскони сын отставного полковника впервые дал тягу в пятнадцать.

- Завидую. Там, откуда я, в этом возрасте далеко не убежишь.

- Здесь тоже...

- Но ты же убежал до Катманду?

- Не в первый раз.

- А как было в первый?

На выезде из Парижа юный Люсьен тормознул одного месье, который вёл себя прилично до Компьена, после которого съехал на обочину и сбросил маску. Обстоятельства тому сопутствовали - вечер перед Рождеством, автострада пуста, как заснеженные поля по обе стороны. Когда Люсьен отклонил гнусное предложение, месье распахнул дверцу. Нет, он не вышиб отрока из кабины, как мог бы в аналогичном случае шофёр грузовика, он просто предъявил строптивцу альтернативу, которую беглец и выбрал. Педофил умчался в лоно семьи, а Люсьен поднял воротник, втянул руки в рукава и зашагал по заиндевелому асфальту в том направлении, куда стремился из родной провинции. Шапок во Франции избегают даже в морозы, что сходит с рук разве что парижанам, которых на каждом шагу готов согреть их город. Но вокруг был не Париж, а снежная равнина. Тогда, в конце 60-х, климат ещё не свихнулся, и Рождество подступало старое и люто доброе ("Березина!" - как говорят во Франции про мороз). Но люди надвигались уже новые - две-три машины за час ходьбы пролетели мимо. Подросток околел и лёг на дорогу. Наполеоновским воином - только не в России. Он лежал в ожидании смерти, однако очередная машина не только не переехала его, как собаку, но и подобрала в своё накуренное тепло. Женское! Спасительница за рулём оказалась стюардессой авиакомпании "Сабена", сломя голову она гнала по пустынной Франции, опаздывая на рейс Брюссель - Нью-Йорк...

- Надеюсь, дефлорировала?

- Если бы, - с горечью воспоминания ответил Люсьен, теперь водитель сам. - В Брюсселе оставила меня в своей квартире, там чулки висели в душе... Представляешь? Они тогда ещё чулки носили... Обычные нейлоновые, но кончил от одного вида. И сбежал, не дождавшись её из Нью-Йорка.

- Куда?

- Следуя потоку, как учит Лао-дзы. Тогда мы все бежали в Амстердам.

- Не в Катманду?

- Это потом. А вы?

- Мы в основном в себя.

- Потому что русские интраверты?

- Потому что дальше СССР нам было не убежать.

- Ты же сумел.

- Когда? Когда, Люсьен? Земную жизнь пройдя до половины...

- Лучше поздно, чем никогда.

- А вот не знаю...

Рожь не рожь - тучно колосится всё на местах рождественского сюжета.

Лето.

Июль...

Странно впасть в меланхолию - ведь не Россия пролетает мимо. Но без анестезии тянет из-под кожи этот вид саднящую нить ностальгии по изобильно-захолустной окраине - будто сам он родом отсюда, из этой самой ржи без пропасти, и в детстве радио пело не про "могучую, кипучую, никем не победимую", а приторным голосом Шарля Трене, которого так извращённо любит авангардистка Констанс:

Douce France, cher pays de mon enfance...*

Франция, колыбель. А разве нет? Разве не здесь он, Алексей, родился, сбросив опыт небытия и начав отсчёт с нуля? Колыбель и могила, куда, Владимир Семёнович, так и сойти мне подростком, поскольку при таком отставании от них не дожить уже до зрелости... Пускай. Сбежим. Эмигрируем. Регрессируем! Снова начнём и подохнем, как дети - в Крестовом исходе сверхдержавы на Запад. Впадём в парадиз. Посреди обречённой этой жизни внезапно и вновь - douce France! Инфантильный оазис, остров детства России... Мерси.