Сергей Юрьенен - Беглый раб

Он откинул шёлковую кисею с павлинами, распахнул окно, оно выходило в чёрную зелень, в сад и он вдыхал, одновременно выветривая свою вонь из этой уютной тесноты, пронизанной золотистой зеленью парижских духов, туалетных вод, эзотерических флаконов с притираниями, на которых были надписи вроде Himalaya Morning* - все в этом духе. На плетёной этажерочке коллекция противозачаточных сюпозитуаров, коробочки были нетронуты, на всякий случай, он снова расстегнулся, извлёк и осуществил, как это деликатно писалось в его советское время, "личную гигиену"; при этом член наощупь был такой, словно давно послал всё на хуй - лишь бы оставили в покое.

Он открыл дверь.

Аннабель повернулась с немым вопросом. Дозадёрнув "зиппер", он ответил:

- Гибель всерьёз!

- Ты читал? Этим я обязана России...

Тем временем Люсьен рылся в корзине, набитой пачками сигарет со всего мира и - да - советских папирос, из которых предпочтение отдалось чёрно-зелёной с золотом "Герцеговине Флор".

- России в твоём лице, Алексис!

Смешав советский табак с афганской травкой, Люсьен набил обратно папиросу имени Иосифа Виссарионовича и пустил по кругу. Первая же затяжка унесла Алексея очень далеко отсюда. Ничто так не убивает человека, как необходимость представлять свою страну - французский эпиграф из романа Кортасара, кубинское издание которого некогда он приобрёл в столице юности и коммунизма, в книжном магазине "Дружба" на улице Горького, достал до сердца только в это вот мгновение - жизнь, можно сказать, спустя, в которой Аннабель рассуждает о восточных способах любви, а именно о древнекитайской школе, а Люсьен набивает третью, ей кивая; вцепившись в подлокотник, с ужасом, остановившемся в угольных глазах, она доказывает ему, за травку заранее согласному со всем, что китайцы очень, очень нежные, она знает, бывая в КНР, где в основе борьбы с размножением техника тао, в основе которой идея об оргазме без эякуляции, о вечном рае, Аннабель возвращает папиросу Люсьену, который передаёт её Алексею, который уплывает ещё дальше, слыша, как из-под воды, что его обсуждают в аспекте авторского отличия от гиперсексуальных и на всё готовых его героев... всё равно... не от меня сбежали в Триест.... а читательниц во франкофонном мире у меня, как наложниц у царя Соломона, а вот почему хронически выворачивает от всего лучшего, что предлагает Запад, это вопрос психоанализа, который в состоянии отплыва не решить разбирайтесь сами в своих франко-бельгийских... отпустите душу в Герцеговину... в Черногорию... в славянский мир... Россияосифсорионыч...

Голос женщины сказал:

- Оргазм без эякуляции! Вся идея в этом.

Больше он не услышал ничего.

8.

Издалека смотрело бледное лицо Люсьена, который поднял голову с дивани, когда Алексей выпал из корзины.

- Где мы?

- Это ты мне скажи...

В окно кухни, просторной и гулкой, смотрел с площади памятник Байрону. На столе были апельсины для выжимания сока, пакет, промасленный свежими круассанами, и записка. На запах кофе Люсьен явился в джинсах и босиком.

- Имело место?

- Увы...

- А способ Тао?

Люсьен вынул из-за спины руку с безделушкой, которую взял в рот. Это был дидлос, расписанный японскими иероглифами.

- Натощак?

- Чистый, - оправдался Люсьен. - Вкус слоновой кости.

- Откуда же в Японии слоны?

- Тогда моржовой.

Завтракая, они созерцали стоящую кость, которой было, может быть, сто лет, а то и триста - музейная вещь.

- Следует признать, - сказал Люсьен. - Девушка с классом. До массовой культуры себя не унижает.

- Из-за фригидности, возможно.

- Думаешь?

- Резина мягче.

- А знаешь, что мягче резины?

- Не говори... Одной читательницей меньше.

- Зато надежда с нами. На эякуляцию.

- Но без оргазма.

Они засмеялись - небритые и мрачные мужчины в возрасте первого кризиса. Из-за тёмно-синей пачки вынули по толстой бельгийской сигарете.

- Что будем делать?

- А что предусмотрено...

Алексей перебросил ему записку; их ждали в городе на "бранч".

- Тяжёлый случай...

- Свалить или остаться. Третьего не дано.

- Свалить, это садизм.

- А остаться?

- Тоже верно. Но бензин...

- Что?

- На нуле.

- Так ты и одолжить не смог?

- Вырубился, друг. Трава была уж больно хороша...

Американский ресторан находился прямо напротив здания Европейского Экономического Совета, откуда Аннабель явилась не одна - с подругой-японкой. Обе были невыносимо элегантны: бон шик, бон жанр, как говорят в Париже. Во время бранча Люсьен (не прерывая разговора) взглядывал с вопросительной задумчивостью, как бы готовый и сдать позиции, но Алексей сдвигал брови: стоим до конца. Бифштексы были бесконечными. Перед кофе Аннабель сделала предложение на вечер вчетвером, в ответ услышав об эскапистских их намерениях, что с робким звоном подтвердили выложенные на скатерть ключи от квартиры на площали Байрона.