Василий Катанян - Лоскутное одеяло

"Сплетен было так много в то время, потом читала ее воспоминания и просила ее не показываться у меня, хотя бы год - она славная, только славная, как Натали, не понимающая, кто рядом". И потом еще: "Чем чаще вижусь с Норочкой Полонской, тем больше и больше мне жаль Маяковского".

Какая умница Раневская, как много разгадала, о чем и сегодня еще плетут. Очень люблю ее.

На стр. 105: "Вчера была Лиля Брик, принесла "Избранное" Маяковского и его любительскую фотографию. Говорила о своей любви к покойному... Брику. И сказала, что отказалась бы от всего, что было в ее жизни, только бы не потерять Осю. Я спросила: "Отказались бы и от Маяковского?" Она не задумываясь ответила: "Да, отказалась бы и от Маяковского, мне надо было быть только с Осей". Бедный, она не очень-то любила его. Мне хотелось плакать от жалости к Маяковскому, и даже физически заболело сердце".

Какая прекрасная Раневская, как ставит все точки над i. Как все понимает тонко, и как я люблю ее за это.

10 марта. Все время плохо себя чувствовал, слабость. Наконец сделали исследование при помощи Тани Штейн и обнаружили кисту в почке.

С 16 марта по 10 апреля в больнице мне делали полостную операцию удаление почки с кистой. Завтра, 4 мая едем на неделю в Матвеевское, чтобы Инна пришла в себя, очень она измучилась. Прооперировали в 52-й больнице, прошло благополучно, но я ужасно перенес наркоз, просто сошел с ума. И сердце стало хуже. Но нашли врачей, и все наладилось.

УЛАНОВА

ОСКОЛКИ ПАМЯТИ

В больнице узнал, что умерла Уланова. Много думал о ней, об этом явлении, хотя знал ее и видел обидно мало...

И не мог не вспомнить, какую тонкую, умную и простую мысль высказала Нина Берберова:

"У каждого человека есть свои тайные, чудесные воспоминания... какие-то особенно драгоценные клочья прошлого... Мы знаем, что от этого воспоминания в реальной жизни не осталось ничего: молодые или старые его участники либо умерли, либо неузнаваемо изменились, сам дом сгорел, сад вырублен, местность трижды переменила название, может быть, на том месте разросся дремучий лес или наоборот - сделали новое море. Мы с этим своим воспоминанием совершенно одни на свете, с ним наедине, мы с ним с глазу на глаз.

И когда мы умираем, то эти прелестные, тонкие, тайные, только в нас существующие видения тоже умирают. Их никто никогда не восстановит. Каждый человек есть сосуд, в котором живут эти мгновения. Аквариум, в котором они плавают".

В связи с этим об Улановой. Что могут дать какие-то кусочки великой, но скромной жизни, незабываемые блестки творчества, воспоминания, давно пережитые мной, такие незначительные, но живущие во мне до сих пор эти клочки прошлого? Поворот головы, цвет платья, полувзгляд, остановленный на встречном?.. И все же.

Впервые я увидел Уланову в 1937 году на песчаном отсеке дачи Алексея Толстого на Селигере, она спустилась с книгой, расстелила подстилку и легла в тень кустов. Мне было велено не пялить глаза. Какая-то женщина на подносе каждый раз приносила ей небольшой кувшин с молоком и миску малины.

Как-то встретили ее мы, несколько туристов, на прогулке в полуразрушенном селигерском храме, она гуляла одна среди руин, с палкой и небольшим букетом лютиков. И мы смотрели на нее во все глаза, идя стороной. Более полувека назад!

Потом была декада ленинградского искусства, где я смотрел "Ромео..." и по молодости, воспитанный на "Коньке-Горбунке", ничего не понял. Но помню, что был и сидел высоко.

Кажется, в конце сорокового был вечер балета в зале Чайковского, кто танцевал - не помню. Уланова с Вл. Преображенским - "Элегию" Массне в греческих хитонах. Кончалось тем, что она, сраженная страстью партнера, опускалась спиной на пол сцены, закрывала руками лицо, и наступала темнота.

Я этого номера не видел ни раньше, ни позже... И успех такой видел впервые. Она выходила, кланялась в пояс и исчезала. Овации и крикам не было конца, зал поднялся. Наконец она несколько раз отрицательно покачала головой и скрылась. После нее как бы не осталось ничего. Ах, это не было снято, да и то, кажется, нельзя было бы на экране ощутить то, что мы видели в натуре. Есть такие вещи, которые пленка не в силах передать.

Это было незабываемо, и ощущение ее "Элегии" не исчезнет во мне никогда.

В "Ромео..." она заколдовывала первым появлением, когда стояла, замерев. Казалось, что живому человеку такое неподвластно. И второе врезалось - она выбегает на балкон, видит убитого брата, отворачивается и застывает в непередаваемой горечи...