Василий Катанян - Лоскутное одеяло

14 октября был вечер в честь шестидесятилетия Мариса Лиепы и открытия его фонда. Гала в Большом, где большую половину вечера на сцене была Илзе Лиепа, которой вместо этого следовало бы повернуться к сцене спиной и бежать от нее как можно дальше. Это красивая, высокая и совершенно бездарная танцовщица. В лучшем случае солистка, но никак не балерина, за которую она себя выдает. Я помню, что была репетиция "Спящей" осенью 1963 года и, выйдя на сцену, Майя с Марисом, здороваясь, поцеловались. Я удивился, но оказалось, что она поздравила его с рождением дочери. Теперь же его нет, а перед нами весь вечер танцевала Илзе.

16 ноября. Как-то летом пришел к нам режиссер Андрей Добровольский, который ехал в Ереван на съемки музея Параджанова. Взял "Идолов" для музея и Светланы, которая туда должна прилететь. Дело в том, что там решили захоронить в монастыре Саят-Нова... сердце Сережи. "Господи", - сказал я и заплакал.

И подумали мы о его жестокой и нищей жизни.

Оказывается, перед погребением его сердце вынули и где-то хранили и вот теперь решили захоронить под плитой в монастыре. Я, поразмыслив, подумал, что он чего-нибудь сверху там наворожил и выкинет очередной фортель - подсунет какую-нибудь другую внутренность... Вроде бы так оно и вышло, что-то не получилось с захоронением.

Недавно показали три серии, что снял Добровольский о музее. Фильм построен весь на рассказе Светланы и немного Сережиных. Но музея и экспонатов как таковых нет - все растворилось в режиссерских изысках, которые меня только раздражали, ибо работы Сережи мелькали с пулеметной быстротой.

Инна лежит с бронхитом - осложнение после гриппа. Очень слабенькая.

Ужасно вульгарная книга Смирновой в серии "Мой 20 век". Просто мемуары куртизанки. Все время упоминаются мужские штаны, в которые ее заносит, язык примитивный, хорошо - ни о ком, сплетни. Две сносные главы - о Рудневе и Воинове.

Читаю мемуары Лени Зорина - несколько многословно и витиевато, но интересно.

Работаю над "Лоскутным одеялом".

Приезжали издатели из Нижнего Новгорода, что-то полурешили. Собираются издавать папины мемуары о Маяковском*.

Издательство "Физкультура и спорт" взялось за переписку сестер с дополнениями - собираются включить "Антиперцова" и проч. - теперь все зависит от Риста**.

(Нет, продержали все материалы довольно долго, но потом не сговорились с РГАЛИ и долго возвращали.)

Еще раз понравилось "Последнее искушение Христа" Скорсезе.

Понравился "Вор" Чухрая-мл. и очень "Брат" с Бодровым-мл.

С 1 по 10 декабря были в Нью-Йорке на юбилее Рязанова, на его вечере и презентации "Королевского журнала", ему посвященного (где и моя статья). Съездили хорошо, повидали всех друзей, жили на 42-й, но Нью-Йорк нам не нравится, кроме нескольких улиц в центре. Видимо, там нужно жить, а не приезжать. Это Элик был инициатором, чтобы нас пригласили (бесплатно). Очень была интересная встреча с Робсоном-сыном. Он очень славный. Я ему подарил "Идолов", где про его отца, про встречу Робсона-старшего с приведенным из тюрьмы еврейским поэтом Ициком Фефером и про то, что Робсон только изумился скверному виду своего друга и ничего плохого не подозревал.

Оказалось, что Робсон-младший отлично помнит взволнованный рассказ отца, вернувшегося из Москвы в том далеком 1949 году. Но ни Галкин, ни Матусовский (а за ними и я в своем мемуаре) не могли знать о том, как на самом деле протекала встреча, что поведал певец сыну, и честно написали лишь о рассказе Ицика Фефера Галкину в тюремной больнице - не лучшем месте для откровенной беседы двух узников.

"Отец взял с меня клятву, что я никому не скажу ни слова, - объяснил мне Робсон-сын, - иначе это может дойти до Москвы, и тогда уж наверняка Феферу не снести головы. Дело в том, что отец, конечно, поразился исхудавшему, испуганному своему гостю, который присел на краешек стула. Как только они остались одни, Фефер указал на люстру и завитушки потолка, и отец понял, что тот имеет в виду подслушивающие устройства - как-никак Робсон был не впервые в СССР. Он спросил, как произошла катастрофа, в которой погиб Михоэлс, тот отвечал, что не знает, а на самом деле молча приставил палец к виску и как бы нажал курок. На клочке бумаги Фефер написал "Михоэлса убил Сталин". Отец был потрясен, но, "играя на микрофон", стал спрашивать Фефера о его работе и семье, на что тот отвечал, что все в порядке, а на пальцах показал решетку... Отец, чтоб унять волнение, что-то рассказал и спросил, готовит ли он сейчас какую-либо книгу, на что тот ответил невнятно (для микрофона), а рукой показал петлю вокруг шеи... Отец стал его угощать фруктами, что стояли на столе, и написал: "Как вам помочь?" и "Что можно сделать?", на что тот помотал головой и ответил: "Спасибо, груша очень вкусная" или что-то в этом роде, разорвал бумажку и спросил, где туалет. Там он спустил обрывки в унитаз. Вскоре он сказал, что его мучит мигрень, попросил прощения за краткий визит - и отец проводил его до лифта. Вот как это было на самом деле.