- Ну, пусть лучше будет все противно, но только не так, как эти, которые учат, чтоб не венчаться и не крестить. Обвенчайся, и потом пусть бог тебя хранит, как ему угодно.
И тетка встала и начала ее крестить, а потом проводила ее в переднюю и тут ей шепнула:
- Не осуждай меня, что я была с тобой резка. Я так должна при этой женщине, да и тебе вперед советую при ней быть осторожной.
- О, пустяки, ma tante! Я никого не боюсь.
- Не боишься?.. Не говори о том, чего не знаешь.
- Ах, ma tante, я не хочу и знать: мне _нечего бояться_.
Сказав это, девушка заметалась, отыскивая рукою ручку двери, и вышла на лестницу смущенная, с пылающим лицом, на котором разом отражались стыд, гнев и сожаление.
Проходя мимо швейцара, она опустила вуалетку, но зоркий, наблюдательный взор швейцара все-таки видел, что она плакала.
- Эту тут завсегда пробирают! - сказал он стоявшему у ворот дворнику.
- Да, ей видать что попало! - ответил не менее наблюдательный дворник.
А хозяйка между тем возвратилась в свой "салон" и спросила:
- Как вам нравится этот экземплярец?
Гостья только опустила глаза кроткой лани и ответила:
- Все уловить нельзя, но везде и во всем сквозит живая красная нитка.
- О, да сегодня она еще очень тиха, а в прошлый раз дело чуть не дошло до скандала. Кто-то вспомнил наше доброе время и сказал, какие тогда бывали сваты, которым никто не смел отказать. Так она прямо ответила: "Как хорошо, что теперь хоть это не делается!"
- Они, из гимназий, так реальны, что совсем не понимают институтской теплоты.
- Нисколько! Я ее тогда прямо спросила, неужто ты бы не была тронута, если бы тебе подвели жениха? - так она даже вспыхнула и оторвала: "Я не крепостная девка!"
- Я говорю вам, везде красная нить. И какая заносчивость, с какою она самоуверенностью говорит о личном увлечении несчастной сестры этой Федоры!
- Она очень сострадательна к детям.
- Но что же делать, когда дети не наполняют женщине всей ее жизни?
- Ах, с детьми очень много хлопот!
- Да и даже простые, самые грубые люди при детях еще ищут забыться в любви. У меня в прачках семь лет живет прекрасная женщина и всегда с собой борется, а в результате все-таки всякий год посылает нового жильца в воспитательный дом. А анонимный автор все продолжает, без подписи, и ничего знать не хочет: придет, отколотит ее, и что есть, все оберет. И таковы они все. Альфонсизм в наших нравах. А когда я ей сказала: "Брось их всех вон или обратись к религии: это поможет", - она меня послушала и поехала в Кронштадт (*28), но оттуда на обратном пути купила выборгских кренделей и заехала к мерзавцу вместе чай пить, и теперь опять с коробком ходит и очень счастлива. Что же тут сделать? "Не могу, - говорит, - бес сильнее". Когда женщина сознает свою слабость, то с этим миришься.
- Да, миришься, потому что это наше простое, родное, русское.
- Вот, вот, вот! Это она, наша бедная русская бабья плоть, а не то что эти, какие-то куклы из аглицкой клеенки. Чисты, но холодны.
- О, как холодны! Ведь она вот стоит за детей, но она и их, заметьте, не любит.
- Да что вы?
- Я вас уверяю, она вообще о детях заботится, но никогда ими не восхищается и даже их не целует.
- Что не целует - это прекрасно.
- Положим, конечно, это, говорят, нездорово, но она это не любит!
- Неужели?.. Ведь это всем женщинам врожденно нежить детей.
- Нежить, нет! Она допускает только заботливость, а любить, по ее рассуждению, должно только того, кто сам имеет любовь к людям. А дети к тому неспособны.
- Да разве известно, что из маленького выйдет?
- Так и она говорит: "Я не люблю _неизвестных_ величин, я люблю то, что мне известно и понятно".
- Какое резонерство!
- Я и говорю: это отдает не сердцем, а математикой. Она даже не верит, что другие любят детей... "Иначе, - говорит, - не было бы таких негодяев, через которых русское имя в посмеянье у умных людей". Нашу славу и могущество они ведь не высоко ставят. И вообразите, они утверждают это на Майкове:
Величие народа в том,
Что носит в сердце он своем.
Хозяйка и гостья обе переглянулись и сразу же обе задумались, и лица их приняли не женское, официальное выражение. У гостьи и это прошло прежде, и она заметила:
- В то время как мы, русские женщины, подписываем адрес madame Adan, не худо бы, чтобы мы протестовали против учреждений, где не внушают уважения к русским началам.
Хозяйка стала нервно сучить в руках бумажку и, сдвинув брови, прошептала в раздумье:
- Кто же это, однако, начнет?
- Не все ли равно, кто?
Читать дальше