Панас Мирный - Гулящая

- Так это нас, Панько, взашей из хаты гонят! - раздался громкий возглас из кучки серых свиток.

- Ничего, ничего, ваше превосходительство,- сказал, поднимаясь, бородач в купеческом кафтане,- отбрили вы нас, нечего сказать. А двадцать-то тысяч попризаняли у меня по пять процентов, тогда как мне давали десять, да вот уже пятый годок-то требую, да никак не истребую.

- Тише, господа, я еще не окончил. Тише! - крикнул Лошаков и, покраснев как рак, неистово зазвонил на весь зал.

- Пойдем, Грицько, пока по шее не дали,- снова раздался чей-то голос, и серые свитки поднялись друг за дружкой и направились к дверям.

- Господа, тише! Стойте! Куда вы? - крикнул Лошаков на свитки.

- Куда? Домой! - ответила одна из свиток.

- Я не позволю. Я требую, чтобы вы остались. Вопрос очень серьезный.

- Нет еще такого закона, чтобы нас честили так и сяк да еще заставляли слушать.- Они уже столпились у дверей. Но тут в зал ворвался неизвестный. Платьишко на нем рваное, лицо заросло щетиной, сам худ, как щепка, голова косматая, нерасчесанная, усы топорщатся, как кошачий хвост, а глаза сверкают, горят, как у хищного зверя.

- Стойте! Стойте, добрые люди! - крикнул он.- Я вам всю правду скажу. Ничему не верьте, все это ложь! Как раньше крали, так и теперь крадут и будут красть... Пока у одного добра больше, а у другого меньше, воры не переведутся! Это я всю правду вам сказал!

- Социалист! Нигилист! Арестовать его! - раздалось со всех сторон, и все вскочили с мест.

- Кто это? Кто? - допытывались гласные.

- Это, господа, один сумасшедший, не очень давно из дома умалишенных выпущен,- пояснил председатель управы.

- Кто он? - спросил Лошаков.

- Довбня. Окончил когда-то курс семинарии.

- Ну, и верно, что социалист. Сторож! Позвать сюда полицейского, арестовать этого господина.

- Ух, как испугали! - махнул на него рукой Довбня и расхохотался.- Я в сумасшедшем доме был, а они - арестовать! Я не убегу,- ответил он и снова обернулся к серым свиткам.- А вам, братцы, одно скажу: не верьте вы ничему на свете - все ложь! Если есть у кого крупица правды, так только у бедняка, зато ему, бедному, и приходится хуже всех!

В эту минуту вошел полицейский, и Довбню, как он ни кричал, как ни упирался, подхватили под руки и потащили из зала... Серые свитки куда-то пропали. Публику за то, что она рукоплескала Довбне и кричала ему браво, Лошаков попросил покинуть зал, а тем временем объявил перерыв на десять минут. В зале поднялся шум, гам; гласные кричали, публика хохотала, кто-то громко ругал Лошакова, кто-то свистел... и все вместе отчаянно топали ногами, выходя из зала.

Вскоре зал опустел. Публики - ни души, одни гласные суетились, словно пчелы, потерявшие матку. Но вот опять раздался звонок Лошакова - и все затихли.

Лошаков снова начал говорить. Чтобы сократить число гласных не дворян, он предлагал ходатайствовать перед правительством о запрещении казакам быть самостоятельными выборщиками наравне с мелкопоместными дворянами, пусть выбирают от всей волости, как казенные крестьяне. Утомившись, он закончил свою длинную речь, выразив надежду, что его предложение будет принято, если же кто-нибудь из господ гласных хочет предложить что-нибудь лучшее, то пусть скажет об этом собранию.

Все собрание неистово рукоплескало своему красноречивому председателю. Несколько гласных, тут же вскочив с мест, подбежали к Лошакову и стали горячо пожимать ему руку; другие кричали с мест: что, мол, еще слушать? Кто даст лучший совет? Баллотируйте!

Среди этого шума и крика, среди веселой суеты и смеха только в одном углу сидел в одиночестве некто в черном, окутавшись облаками дыма. Но вот дым колыхнулся, и, словно поверх тучи, над ним появилась косматая голова в синих очках, с длинной бородой.

- Я прошу слова! - крикнула голова, покрывая своим густым басом и восторженные крики и суетню господ гласных.

- Тише, тише, господа! - крикнул Лошаков и стал окидывать взглядом зал.

- Вы желаете говорить? - спросил он с ехидным поклоном.

- Я,- снова прогудела басом голова,

- Не надо! Не надо! - закричали со всех сторон гласные.- Мы наперед знаем, что услышим одни порицания.

- Но позвольте же, господа! - крикнул Лошаков, поднимаясь.- Не будем пристрастны. Может быть, господин профессор, как гласный от N крестьянского общества, скажет нам что-нибудь в защиту своих избирателей.

- Не надо! Не надо! - кричат по-прежнему гласные.

- Да позвольте же: не могу же я запретить говорить.

- Не надо! Не надо!

Лошаков звонит.