Панас Мирный - Гулящая

Зачем же собрались они все сюда, на какой совет съехались из ближних и дальних уездов и мест? Войдемте, послушаем.

Давно уже звонит председательский звонок, сзывая гласных, которые разбрелись по всем углам и, разбившись на кучки, ведут шумный разговор.

- Господа! Прошу занять места! - кричит председатель, устав звонить. Немного погодя он опять звонит.

- Слышите, звонок! Будет... довольно! - раздаются отдельные голоса. Кое-кто из тузов отходит от кучек и направляется на места, меж тем как юркие дельцы все еще размахивают руками, с жаром доказывая что-то своим собеседникам, седые бородачи, рассыпавшись по залу, сквозь очки озирают кучки гласных, а толстопузые купцы, стоя у дверей, пыхтят и утираются красными платками. Одни только серые свитки, сбившись толпой в углу у стенки, смиренно стоят, понуря головы, словно обвиняемые, которых сейчас начнут судить.

- Господа! Прошу занять места! Нам еще предстоит рассмотреть много вопросов...- снова кричит председатель.

- Слышите? Слышите? - И все бросились на места. Говор, скрип сапог, скрип сапог и говор... Среди этого глухого шума только звонок, как маленькая собачонка, заливается пронзительно и тонко.

Но вот гласные уселись. Звонок умолкает. Тишина, только изредка по залу пробежит неясный шепот.

- Господа! - начал председатель.- Теперь нам предстоит рассмотреть вопрос о растрате бывшим членом управы Колесником двадцати тысяч земских денег. Прошу вашего внимания. Вопрос о растрате столь значительной суммы уже сам по себе представляется довольно серьезным, но серьезность его усложняется еще тем печальным обстоятельством, что, к стыду нашему, должен сознаться, растраты представляют не единичное явление.

- Да ведь деньги за Колесника заплатили! - не то спросила, не то прямо сказала серая свитка.

- Да, деньги внесены. Но я вовсе не о том говорю, я говорю о самом явлении. Оно столь необычайно, столь часто начало повторяться в последнее время, что я просил бы вас обратить на это самое серьезное внимание и на настоящем заседании рядом мер положить раз и навсегда предел такому печальному положению.

- Какой же положить предел? Под суд вора - вот и весь предел!

- Я прошу не перебивать меня. Слово за мною, и моя мысль впереди.

- Послушаем!

- Господа! - воскликнул, покраснев, председатель.- Я лишу слова того, кто еще раз перебьет меня.- И, покачиваясь, он продолжал свою речь. Красиво и плавно лилась эта страстная речь; по временам оратор умолкал, видно, чтобы перевести дух, потому что через минуту он снова обрушивался на зал, как бурный вихрь, который все крушит и ломает, как гром, который грозно разбивает все препятствия на своем пути... Окидывая всех убийственным взглядом, пронизывая самую душу слушателей звонким и зычным голосом, он беспощадно, немилосердно бичевал дурную наклонность к воровству, громил преступные замыслы.

- Таковы, господа, печальные последствия простой кражи,- сказал он, переводя дыхание,- неуважение к чужой собственности, разрушение общественного спокойствия, шаткость религиозных убеждений. Но во сколько раз преступнее, во сколько раз позорнее кража или растрата общественного добра? - крикнул он, точно выпалил из ружья. Он не находил слов, чтобы заклеймить этот порок, постичь и охватить весь страшный вред от него, весь наносимый им ущерб.- Удивительно, как не разверзнется земля под ногами такого преступника и не поглотит его сразу, как не поразит его на месте гром небесный, когда злой умысел только возникнет в его уме. Живет же такая мразь и позорит весь человеческий род. Мы, сначала ничего не зная, живем с ним вместе, дружим с ним, хлеб-соль водим, а потом, когда все обнаружится, другие кивают и на нас: одного, дескать, поля ягода, одним миром мазаны!.. Нет, господа, нам нужно обелить себя в глазах честолюбивых интриганов, которые не задумаются бросить ком грязи во всякую светлую личность в глазах общества, в глазах всего света! Кому, как не нам, дворянам, стоящим на страже чести, взяться за это дело! И я, как дворянин, первый считаю священным долгом предложить вам, господа, некоторые меры, могущие служить для искоренения столь гнусного зла. Но прежде всего позволю себе спросить вас: какие причины, какие, так сказать, условия породили возможность появления среди нас такого рода личностей? Скажут нам: разве и в прежнее время не было этого? Разве чиновничество не брало взяток? Отвечу: да, брало, брало потому, что получало нищенское жалованье, брало, чтобы с голоду не умереть, но не крало! Не крало потому, что чиновники - это мы, те же дворяне. А это много! Целый ряд веков стоит за нами, рыцарями порядка и честности; вековые традиции создали нас таковыми. Таковы были и чиновники; самой природе их присуще, не скажу понятие, а ощущение чести, достоинства. Вот почему тогда у нас не было воровства общественного достояния. А теперь? Рядом с нами сидят люди иных сословий, иных общественных положений, где понятие о честности или недоразвилось, или приняло какие-то уродливые проявления: обвесить, обмерить, обойти вовсе не считается преступным. Чего вы хотите после этого? Руководствуясь такими взглядами, я предложил бы следующую меру: очистить земство от того преобладающего большинства чуждого дворянству элемента, который, в особенности по уездам, создал управы из своих, все прибрал к своим рукам.