Панас Мирный: Гулящая

- Христя! - воскликнул Кирило.- Она, она! За отцом пошла. Отец замерз, и она этой участи не миновала.

- Христя? Это та, что была у Колесника?.. На хуторе жила? - заговорили люди.

- Она самая.

- Да ведь та была с носом, а эта без носа.

- Мало ли что. Зато, вишь, в городе весело жила,- подняли на зубок бабы.

- Догулялась!

- Так им, гулящим, и надо!

И бабы стали расходиться. За ними побрели мужики. Толпа поредела: кто в церковь пошел, кто домой. Старшина с писарем поехали в волость, приказав Кирилу стеречь труп. Присев на другом конце лавки, Кирило печально смотрел на безносое лицо Христи. Люди подходили, спрашивали у него, кто это, и торопились дальше.

Но вот издали послышалось: "Цоб! цоб! цоб!" - донесся скрип саней, говор. Вскоре из-за угла показалась одна пара волов, за ней другая, третья, четвертая. Широкие сани были нагружены мешками.

- Здорово, Кирило! - сказал первый возчик, остановив волов.

- Здорово.

- Что это ты тут сидишь?

- Да замерзшую стерегу...

- Кого?

- Христю знал?

- Какую?

- Да что жила у Колесника.

- А как же! - воскликнул возчик.- Добрая была душа.

- Так это она!

Возчик подошел посмотреть. За ним подошли и другие. Вышел и еврей, верно надеясь, что проезжие возьмут полкварты. Пошли разговоры, воспоминания. Вспомнили Колесника, вспомнили и Христю.

- Лют он был, да она сдерживала,- говорил Кирило.

- Уж как он ни был лют, а все лучше, чем нынешний,- вмешался один из возчиков. Он стал рассказывать, как Лошаков купил землю и сдал ее в аренду Кравченко. А это - сущий дьявол, а не человек! Все насквозь видит. Давно ли погорел, а гляди как разжился, тысячами ворочает. Это вот его пшеницу в город везем.

- В город! - глухо пробубнил Кирило.- Все в город, все в город! Эту прорву ненасытную ничем не заткнешь, сколько ни давай, все мало, все сожрет. Видишь вот, что сделал город,- показал он на Христю,- какая девка была - здоровая, красивая. А попала в город - высосал он из нее все, что можно было высосать, да и вышвырнул калеку в деревню замерзать!

- Что ты, Кирило, глупости болтаешь? - вмешался еврей.- А что было бы без города? Куда бы вы девали свой хлеб? На то и деревня, чтобы хлеб добывать, а город будет покупать. В деревне работа, а в городе - коммерция.

- Ох, слышу я,- со вздохом сказал Кирило,- скоро твоя коммерция с потрохами нас сожрет!

Возчики, слушая этот разговор, задумались. Перед ними встала горькая мужицкая доля... бьешься-бьешься, а городская коммерция все сожрет!

- Ну, чего, дяденьки, задумались? Время уж погреться, а то еще озябнете. Ну-ка, давайте налью полкварты. За провоз пшеницы, верно, хорошие денежки взяли.

Мужики угрюмо поглядели на еврея, вздохнули и пошли к саням. Они везли пшеницу в город не за деньги, а за отработок. Кравченко сдавал им землю в аренду, и за десятину они должны были платить ему по десять рублей деньгами и неделю на него работать.

Христю похоронили только через неделю. Пока становой приехал, пока произвел следствие, прошло дней пять. А там опять вышла заминка... Как и где хоронить? Становой велел по-христиански, но батюшка без бумаги не решался. Пока прислали бумагу - неделя и прошла. Похоронили Христю по-христиански в самом глухом углу кладбища, у рва, около дороги. Больше всего хлопотал Федор. Он и батюшку пригласил и бегал по селу собирать на похороны. Кто что дает - кто рубашку старенькую или кофтенку, кто мерку зерна. Карпо Здор раскошелился и, перекрестившись, отвалил целых два рубля. Люди говорили, что мог бы Карпо и десятку пожертвовать - разжился-то он на добре Притыки. Федор на собранные деньги и крест поставил и вишню весной посалил. Черномазая Ивга, гуляя по шинкам, смеялась, что Федор, видно, не забыл свою первую любовь. Горпина ругалась.

- Чуднaя ты! Это ведь не для себя, это ведь для души, для христианской души,- уговаривал он жену.

- Дурак ты лопоухий! Правду говорил покойный отец, что она тебя кошачьим мозгом опоила. И впрямь опоила!

Федор молча делал свое. Он после смерти Грицька унаследовал все его богатство и стал бы совсем зажиточным хозяином, если бы чем-нибудь толком занялся. А то он за все хватается: то задумает сапожником сделаться, то столяром стать. Накупит инструмента, повозится неделю-другую и бросит. Одного только он не бросал - церкви и пономарства. После смерти Христи стал как будто еще набожнее.

Ну, а другие? Другие? Тимофея убили на войне. У Кирила умерла Оришка. Чуть не целую неделю умирала. Люди говорили - оттого что ведьма. Кирило опять стал при волости десятским. Хоть и неважный из него был десятский, но мир с него не взыскивал, уважал его годы. Довбня умер в больнице, Марина до сих пор живет в той самой хибарке, где застала ее Христя, и гуляет с солдатами. Лошакова назначили в Польшу губернатором. Он взял с собой Проценко правителем канцелярии, а Кныша - полицмейстером. И такие из них вышли верные и преданные слуги, что Лошаков вскоре наградил обоих большими польскими поместьями. Рубец и сейчас член земства. Земство все перешерстили. Панов теперь там больше, чем серых свиток. Марьяновской бедноте до этого дела не было, она на одно жаловалась: земли мало, и все уходила в город на заработки, а как зайдет, бывало, речь про земство, у нее один ответ: "Что там земство? Обираловка, вот и все!" Не то пели марьяновские богачи, к примеру, Карпо Здор. Он был гласным и готовился стать членом, а для этого чуть не целый месяц учился у сына подписывать фамилию. И таки выучился! А тут на тебе! Подоспел Лошаков со своими советами. В гласные-то Здор попал, а в члены не удалось проскочить. Вместо него выбрали Кравченко. Но и тот поблагодарил за честь да за шапку. Пускай в управе паны верховодят. Наше дело - коммерция. И так повел свою коммерцию, что, говорят, будто поехал к Лошакову покупать Веселый Кут.