Любовь Миронихина - Анюта

Вот такие истории про нее ходили. Люди слушали и умилялись: вот тебе и дурочка, и умный так не скажет.

Время для Анюты давно перестало существовать. Она замечала приход весны, угасание лета, багряную осень и снежную зиму. Перемены в погоде примечала она, а счет этим переменам никогда не вела.

Но время остановилось только для Анюты. Само по себе оно не переставало утекать незаметно. Быстро прошло десять, двадцать и тридцать лет...

7

Вечером Анюта подошла к автобусной станции. На перевернутых ящиках посиживали ожидающие и тревожно размышляли - пойдут автобусы или нет. Нынче они стали ходить не по расписанию, а единственно по настроению: не захочет не поедет. И все говорят, бензина нет.

Три старичка из Починка приезжали в поселок специально за водкой. Весь день простояли в очереди - и им не досталось. Да еще помяли в давке, еле живые остались. Один старичок даже заплакал от обиды: как ни выпрашивал у продавщицы дать ему, ветерану войны, инвалиду, четвертиночку жену помянуть не дала!

Дояркам из Липок больше повезло. Они надеялись разжиться хлебом. У них в деревне только по талонам, буханка в день на душу. А здесь в магазине захватили по нескольку буханок черного и белого.

Все дружно ругали перестройку: накасалась на их голову проклятущая, по талонам едим и пьем, ничего не стало - ни хлеба, ни мыла, ни табака, ни водки. Анюта послушала-послушала, стало ей скучно, и отошла она в привокзальный скверик.

- Нюр, ты куда? Спой нам припевочку про перестройку! - закричал ей вслед один из дедов. - Вот кто много припевок знает.

Анюта грустно покачала головой: она знала только старинные, про любовь, а современные ей неинтересны. Тогда молодая доярка тихонечко напела:

Трактор пашет, трактор пашет,

Тракторист платочком машет.

Ты платочком не маши,

Перестройку запаши!

Старики радостно загалдели, так понравилась им частушка: вот бы кто запахал эту беду. Анюта в это время нашла золотистый кленовый лист, чудом уцелевший на ветке, сорвала его и бережно припрятала в карман телогрейки.

Пришла в свою будочку кассирша, зажгла свет и уселась - как ворона в скворечнике. Желающие ехать окружили будочку и робко заглядывали в решетчатое окошко.

- Не пойдут! - злобно отрезала кассирша, не глядя на них.

- Как же это не пойдут, утром обещали... - тихо пороптали надоедливые ездоки, потоптались еще немного у будки и стали разбредаться кто куда.

Доярки перекинули через плечи свои увязанные сумки и корзины, кликнули Анюту и зашагали на свою сторонку, к Липкам.

Весело идти с доярками. Вокруг все пасмурные лица, а этих ничего не берет. Им и перестройка нипочем, разжились хлебушком и идут хохочут.

- Анют, что это у тебя за сапоги-скороходы? Наверное, сорок шестой размер, - подшучивали они. - Не сапоги тебя носят по дорогам, а ты сапоги. И платьице легонькое надела, смерзнешь.

- Не, я сейчас как разбегусь, так пар от меня пойдет, хоть телогрейку расстегивай.

Только они отошли от поселка, как за спиной раздалось урчание. Сначала они не поверили своим ушам. Когда их догнала машина, доярки от радости чуть не задушили шофера, тоже липковского. Попрыгали все наверх и покатили. И Анюте вместе с ними повезло, почти треть пути сократила. Но она не очень-то унывала, когда очутилась одна на дороге. Бодро, размашисто зашагала дальше. Глуховато бряцали ее сапоги, над которыми потешались насмешницы-доярки. Сама собой затянулась тихая песня в такт шагам, но скоро Анюта остановилась отдышаться. Сил стало поменьше, ходьба потише. Вот и отмахала она незаметно еще три-четыре километра.

Стемнело. Засветилась огоньками деревня Петровское. Не промелькнуло ни одной живой души, все по домам сидят, в телевизор глядят. Не только вечером, но и днем людей не видно.

- Три деревни пройдешь - ни одного человечка не встретишь, рассказывала Анюта матери. - Только в хлебный день кой-кого вижу, прошмыгнут в магазин и скорей обратно.

- Жизнь испаряется, народ оволчел! - грустно причитала мать. - Раньше детей по деревне бегала - туча! А сейчас в классах по два-три дитенка сидят. Как повымело народ, одни старики.

Уже начали подтягиваться соседки к ним на посиделки. Весь вечер будут посиживать, судачить, одним глазом поглядывать в телевизор. И все равно мать жалуется, что не с кем поговорить, душу отвести. Давно умерла Настя, дорогая кума. За ней вскоре Доня, совсем молодая, что ей там было - шестьдесят лет.

- какие раньше бабы были! Праздничные! А теперь праздничные все померли, остались одни будничные, - говорит мать.