Борис Можаев - Лесная дорога

Мы поздоровались.

- Ты ему расскажи насчет поросят, - попросил шорник ветврача.

Евстафий Дмитрич вдруг заговорил очень тихим, тонким, не по комплекции, голосом:

- Видите ли, ОРС тут бракованных поросят продает по дешевке. Вот рабочие жалуются.

- На то, что дешево?

- Нет, на то, что поросята потом дохнут. Видите ли, для отчетности ОРСу выгодно проводить поросят проданными, пусть даже дешево. Это значит помощь населению. А какая же это помощь - одна видимость. Я им запрещал, да не слушают меня. - Он говорил равнодушно, не веря, что его слова что-то могут изменить.

- А Мазепа знает?

- Мазепа все знает.

- Почему ж он не запретит?

- Не выгодно ему с ОРСом ругаться. Без мяса оставят... Рабочие и так разбегаются. А план выполнять нужно.

Вошел Попков, за ним высоченный мужчина в тулупе, с кнутом в руках. Это и был Гетман, здешний лесник. Он уже собрался ехать на Мади, вслед за Мазепой.

- Зачем вы за ним гонитесь? - спросил я лесника.

- Ему новые лесосеки дали... Не проверишь - он обязательно лишку прихватит. Да выберет, что получше.

- Возьмите меня... Мне он тоже нужен.

Гетман критически осмотрел мою куртку.

- В этой одежке до пупа только за девками бегать - полы в ногах не путаются. А в санях да по тайге тулуп нужен.

- Тулупов у нас нет, - сказал ветврач. - Так что поезжайте с Попковым до Ачинского.

- За Банном перемело дорогу? - спросил Попков.

- Перемело. Но с утра машины пробили, проедешь, - успокоил его лесник.

- Вот опять же непорядок, - снова сердито заговорил шорник, поглядывая с неодобрением на меня. - Ведь каждый день за этим Баином машины вязнут. Переметает не больше километра. Что бы плетень там поставить? Нет никому до этого дела... - Он смотрит на меня с такой укоризной, словно я-то и есть главный дорожный мастер.

Чтобы как-то оправдать себя в глазах шорника, я спросил Евстафия Дмитриевича:

- А почему снегозадержатели там не поставят?

- Не знаю, - пожал плечами ветврач. - Оно дело-то пустяковое, да сверху никто не распоряжается... Видать, привыкли.

- Теперь дорога сносная, - возразил свое Попков. - Зачем понапрасну обижаться. Вот летом фасон другой...

- Это уж точно... Летом тяжельше.

- Сахару месяцами не было.

- Что там сахару! Хлеба не подвозили...

- А нынче и хлеб и сахар... Магазин вон торгует. Чего еще надо?

- Зачем обижаться? Теперь жить можно.

- Точно, точно, - повторяли со всех сторон, и даже шорник согласно кивал головой.

Километровый участок дороги за Баином мы пробивали медленно метр за метром; машина дрожала от рева и напряжения, продвигаясь мелкими рывками по заметенной колее. И когда уже оставалось рукой подать до лесной опушки, грузовик затрясся, как в ознобе, и стал.

- Так... Понятно! - Попков выключил зажигание и вылез из кабины.

С минуту он осматривал задние скаты, зачем-то бил каблуком по неподатливой, как дерево, резине и наконец изрек:

- В колесник сели... Это мы си-ичас.

Он полез в кабинку, сдвинул сиденье и выбросил оттуда грязную брезентовую куртку, топор, пилу и лопату.

- Дай покопаться? - попросил я.

- Сиди! - он взял лопату, встал на одно колено и начал откидывать снег из-под задних колес.

- Это еще ничего... Снег ноне неглубокий. Вот в марте сядешь - беда. Не докопаешься.

По словам Попкова получалось так, что я попал в самую счастливую пору его шоферской жизни. Вот комедиант! Меня это стало раздражать.

- Значит, у вас теперь самая легкая пора?

- Чего? - он перестал копать и глядел на меня с недоумением.

- Легкая пора, говорю, у тебя.

- Ага! И у тебя сейчас будет легкая пора, - подмигнул мне Попков. Ну-ка, подай куртку! Та-ак... А теперь лезь под машину! Полезай, полезай! Во-от... Протаскивай рукава сквозь колесо... Та-ак! Ташши, ташши! Чего смотришь? Ну-к, дай сюда.

Он, сердито сопя, стал повязывать брезентовую куртку на заднее колесо. Рукава протянул между скатами и скрутил их жгутом. Потом залез в кабину, громко хлопнул дверцей. Заурчал, завизжал мотор, затряслась машина, и бешено закрутились задние колеса, поднимая снежную пыль. Ни с места...

Попков высунулся из кабинки:

- Эй, из конторы! Возьми топор и дуй в лес. Вагу сруби подлиньше... Да еще чурбак! Вывешивать машину будем.

А потом негромко матюгнулся вслед мне:

- Легкая пора! Язви тя...

Странно, меня ничуть не обидела ругань Попкова. Мне даже доставляло какое-то непонятное удовольствие его озлобление. Еще несколько минут назад я думал о скверной привычке человека довольствоваться малым.