Борис Можаев: Падение лесного короля

Борис Можаев

Падение лесного короля

1

Следователь районной милиции капитан Коньков вызван был ни свет ни заря в прокуратуру. Звонил сам начальник: седлай, говорит, Мальчика и поезжай к прокурору. Он тебя ждет.

Утро было дождливым и по-осеннему зябким. Пока Коньков сходил на колхозную конюшню, где стоял его Мальчик, пока ехал по глинистой скользкой дороге в дальний конец районного городка Уйгуна в прокуратуру, успел промочить макушку - фуражку пробило; и брюки промокли, снизу, на самом сиденье, вода подтекала с плаща на седло. Вода была холодной, это почуял Коньков ляжками. И от шеи лошади начал куриться парок.

Коньков привязал гнедого, потемневшего от дождя мерина под самым навесом крыльца и говорил ему виновато, будто оправдываясь:

- Ты, Мальчик, не сердись на меня. Такая у нас с тобой работа - машины не ходят, а мы - топай. Ни дворов для тебя, ни коновязей. Анахронизм, говорят, пережиток прошлого. А вот приспичит - давай, мол, седлай этого чудо-богатыря.

Лошадь, словно понимая сетования хозяина, согласно мотнула головой. Капитан очистил от глинистых ковлаг сапоги об железную скобу и вошел в прокуратуру.

Районный прокурор Савельев, крупный носатый мужчина лет за тридцать, из молодых, как говорится, но решительных, встретил Конькова по-братски, вышел из-за стола, тискал его за плечи, басил:

- Да ты вымок до самых порток! Снимай плащ, погрейся вон у печки. Ну и льет! Каналья, а не погода.

- Что у тебя приспичило? Тормошишь ни свет ни заря! - Коньков снял плащ, кинул его на широкий клеенчатый диван, а сам подошел и прислонился руками к обитой жестью печке. Он был в форменной одежде и в яловых сапогах; высокий и поджарый, в просторно свисающем сзади кителе, он выглядел юношей перед массивным Савельевым, хотя и был старше его лет на десять.

- Звонил твоему начальству. Говорю, Коньков нужен, срочно! А он мне - у тебя что, своего следователя нет? Мне, говорю, спец нужен по лесным делам. Коньков у нас один таежник.

- А чего в такую рань?

- Глиссер ждет у переправы. Почту везет к геологам и тебя подбросит.

- Что за пожар? Куда ехать?

- На Красный перекат.

- Эге! За двести верст киселя хлебать. Да еще в такую непогодь.

- Глиссер крытый. Не течет, не дует.

- Так до глиссера, до той самой переправы, ни один "газик" сейчас не доплывет. Дороги - сплошная глина да болота. Вон что творится! - кивнул на окно.

- Поэтому и вызвали тебя на лошади.

Коньков поглядел на свои мокрые брюки, вздохнул.

- Спасибо за доверие, - и криво усмехнулся. - Что там стряслось? Тайга, чай, на месте, не провалилась?

- Чубатова избили. Говорят, не встает.

- Какого Чубатова?

- Того самого... Нашего лесного короля.

- Ну и... бог с ним. Отлежится. Сам хорош.

- Я слыхал, ты его недолюбливаешь?

- А мне что с ним, детей крестить?

- Вроде бы на подозрении он у тебя, - не то спрашивал, не то утверждал Савельев.

- Слухи об этом несколько преувеличены, как говаривал один мой знакомый журналист. Просто знаю, что он сам не одну потасовку учинял. Девок с ума сводит. Все с гитарой... Менестрель! Ни кола ни двора. По-вашему, романтик, а по-моему, бродяга.

- Ты ему вроде бы завидуешь. Сам ходил в писателях, - хохотнул Савельев.

- Да пошел ты со своими шутками!

Коньков и в самом деле работал когда-то в Приморском отделении Союза писателей шофером и в газетах печатался. Даже песню сочинили на его стихи: "Горят костры над черною водой".

В то далекое время он поступил на юридический факультет и уволился из милиции. Кем он только не работал за эти долгие годы! И газетным репортером, и рабочим в геологических партиях, и даже городским мусорщиком - шофером на ассенизаторской машине. Повеселился, помыкался и вернулся-таки на круги своя, в милицию. Во искупление первородного греха непослушания, был отправлен в глухой таежный угол участковым уполномоченным, в самый захолустный район. Отстал от своих сверстников по училищу и в должности, и в звании, к сорока годам все еще ходил в капитанах. Наконец-то перебросили его в большой районный центр следователем. К репутации въедливого милиционера прилепилось еще прозвище "чудик". На это, собственно, и намекнул Савельев этим насмешливым выражением - "ходил в писателях".

- А что? У Чубатова есть песенки - будь здоров! Сами на язык просятся, - продолжал подзадоривать его Савельев.

- Паруса да шхуны, духи да боги... Новая мода на старый манер, покривился Коньков. - Дело не в песнях. Гастролер он - прописан в Приморске, живет здесь. Не живет, гуляет.