Борис Можаев - Проданная деревня (сборник)

Борис Андреевич Можаев рассказывал, что в его местах – это Рязанщина – из соседних деревень уходили на заработки в Москву: на строи тельные работы либо в рестораны нанимались, а в их селе дети шли к морю: в Питер и там – на морские суда или по Волге до Каспия. Тяга к морю, к флоту прививалась с детства [1] Делюси Л. П. Ляодунский полуостров – остров Родос.//Борис Можаев: земля и воля. Цикл воспоминаний о нем в аудиозаписях. – Независимая газета. 2001. № 38. 2 марта. .

«Дед мой Иван Можаев был астраханским лоцманом… еще в прошлом (XIX) веке водил суда по знаменитому каналу из Волги в Каспий» [2] Борис Можаев. Автобиография. В кн.: Автобиографии современников. – М.: Журналистское агентство «Гласность». 1998. С. 334. . Дед по матери, Песцов Василий, служил на Черном море. «Отец до революции тоже ходил на пароходах и шхунах, готовясь в лоцманы». Но к Тихому океану, на Дальний Восток, отец Бориса Андреевича попал не в качестве речника или моряка, а как арестант. НКВД посадил его в мае 1935 года – не желал идти в колхоз. Отец погиб в заключении. Можаев служил на Дальнем Востоке после окончания в 1948 году Высшего инженерно-технического училища ВМС (Ленинград). А много раньше, в 1940-м, он поступил после средней школы – едва минуло семнадцать – на кораблестроительный факультет Горьковского института инженеров водного транспорта. Однако учебу пришлось прервать – ввели плату за обучение.

Родился Б. А. Можаев 1 июня 1923 года.

От можаевских мест до Астрахани, по воспоминаниям теперь уже пра-прапрадедов, если пешком, – две пары лаптей. «Астрахань – маленький Вавилон Нижнего Поволжья» (Фридрих Горенштейн) была развилкой. Одни возвращались с заработком в родную деревню, другие шли дальше, в Баку, чаще всего на Нобелевские нефтепромыслы, а брат матери стал штурманом, закончив в 1912 году Нобелевское училище.

Баку мелькнет в финале можаевского романа «Мужики и бабы», в последних его строках. Роман посвящен крестьянскому бунту против коллективизации в 1930 году. Спустя полвека (1980), заканчивая вторую книгу романа, Можаев напишет о зачинщике бунта подрядчике Федоре Звонцове: «И только один Федор Звонцов ушел от возмездия. Когда конный отряд окружал бунтовавшее Веретье, он прыгнул на своего Маяка, стоявшего под седлом на крайнем дворе, птицей перемахнул через прясла и пошел низом, по льду Петравки.

За ним погнались с полдюжины вооруженных конников: но не тут-то было! Маяк оказался резвее казенных лошадей, и потом – Петравка сразу за Веретьем круто изгибалась, и не успели бойцы снять винтовки, как Звонцов умчался за кривун.

Тогда они решили скрадывать его и поскакали вперехват, чистым полем. Но перед селом, куда уходила Петравка и куда мчался по льду Звонцов, они попали в сугробы и увязли в них. Так он и ушел в мещерские непроходимые леса.

С тех пор никто не видел его в здешних местах; одни говорили, что он проживал в Баку под чужой фамилией, другие – что ушел за границу.

А жеребец вернулся… Пришел в Гордеево через неделю такой исхудалый, что мослы на костреце выщелкнулись. Отыскал свою усадьбу. Тут и взяли его; утром стоял на пепелище возле старой ветлы, понуро свесив голову».

По свидетельству жены Можаева, Милды Эмильевны Шноре, вторая книга – еще не конец романа. Можаев задумывал трилогию. Но третью книгу написать не успел. Однако на том, что написано после 1980 года, лежит печать продолжения, возможно даже до наших дней, а точнее, до 2 марта 1996 года – дня смерти Можаева. В его очерках, зарисовках, «уличных разговорах» 1990-х годов темной тенью проходят отчетливые сюжеты крестьянских драм уже нашего времени.

В воспоминаниях о Можаеве [3] Солженицын А. С Борисом Можаевым//Литературная газета. 1997. № 8. 26 февраля. См. также в кн.: Борис Можаев. Земля ждет хозяина. Старые и новые истории. – М.: Русский путь. 2003. С. 19. Солженицын приводит один из эпизодов борьбы Можаева за русскую деревню – борьбы без устали и сроков.

«С Полянским [4] Полянский Дмитрий Степанович (1917–2001). Член Политбюро ЦК КПСС, 1960–1976. Министр сельского хозяйства СССР, 1973–1976. возник у Можаева долгий спор, опередивший по времени будущий проект “ликвидации бесперспективных деревень” – еще одну великую Катастрофу русского крестьянства: уничтожение сельской жизни на русских просторах, где после катка коллективизации все еще держались вымирающие обезлюженные деревни и все новые избы глуше-ли покинутые, забивались окна досками.