- А не провалимся? - спрашиваю я.
- Бывает, - невозмутимо отвечает Попков, подпрыгивая за рулем, точно верховой в седле.
- А дальше лучше?
- Дальше хуже.
Грузовик размеренно ныряет в ухабы, точно плывет по волнам, - и до меня доходит предупреждение шофера насчет качки.
- Ничего себе качка!
- Подходящая. Это у нас "шифером" зовется.
- Неужто нельзя выправить его?
- Почему ж нельзя? Можно. Прицепил нож к трактору, да и посрезал бы ухабы.
- А что ж, тракторов нет?
- Есть! Как же так? Леспромхоз - и без тракторов?
- Отчего ж не исправите дорогу?
- Приказа нет.
- А если без приказа? Прицепили бы нож и попутно посрезали бы ухабы...
- Чудак! Нож - это ж государственное имущество. Его просто не возьмешь! Порядок заведен!
- Какой же это порядок?! - указываю я на ухабы.
- Ничего, проехать можно... Конечно, без привычки трудновато... Ежели голова слабая насчет качки. А привыкнешь - ничего. Зимой-то еще благодать. Вот уж летом - не прыгнешь.
Говорит об этом Попков вроде бы и с радостью, словно ему доставляет удовольствие ежедневно нырять по этим выбоинам.
На одном из крутых поворотов, посреди самой дороги, стоит ясень, в наезженном прогале намертво села машина, груженная какими-то бочками. Мы еле выбираемся из месива новой колеи, вылезаем из кабины, осматриваем место аварии. Машина карданом сидит на пне, рядом валяются рассыпанные передние рессоры.
- Крепко сел... - удовлетворенно замечает Попков. - Теперь без домкрата его и трактором не стащишь.
- Неужели трудно срубить этот пенек?
- А зачем? Проехать можно. В лесу пеньков много... Что ж теперь? Ты их и будешь всех рубить?
- Так пень-то посреди дороги стоит!
- Возьми да объехай... Кто тебя на него толкает?
Мы усаживаемся в свою машину и едем дальше.
- Я вот тоже один раз на пенек сел, - сказал шофер. - Ночь, зима... Крутился я, крутился возле машины, взял да и лег в кабинке. И вот слышу, будто во сне, трубы играют, а очнуться не могу никак. Потом вроде меня несут на носилках санитары, и пение кругом... А это, оказывается, проезжий шофер меня вытаскивал из кабинки и матерился. Чуть не замерз. Еле очухался...
Он ловко, орудуя одной рукой, достал папироску, зажег спичку и прикурил; второй рукой держал баранку и правил, не сбавляя скорости!
- Зимой у нас рай. Хоть плохая, да есть дорога. Вот с весны и такой не будет. Здесь только пеший да верховой и проберется.
- Сколько же лет здешнему леспромхозу?
- Да уж больше двадцати лет.
- И все без дороги?
- Лет пять назад начали было строить. Да вон, видите просеку? Под дорогу делали.
Эту просеку я заметил раньше, она тянется от самого Трухачева.
- И далеко ее прорубили?
- Аж до Бурлита... Километров на двадцать пять, - отвечает Попков. - И кюветы под дорогу прорезали... Делов наделали тут, да все и бросили.
Проскочив одну из проток, Попков свернул направо.
- Заедем в Улово, - сказал он. - Здесь недалеко, Мазепу надо разыскать, чтоб сена отпустил.
- Прямо гетман ваш начальник, - сказал я.
- Гетман у нас лесником работает.
- Прозвище, что ли?
- Может, и прозвище, может, фамилия... Кто его знает!
Вскоре в стороне от дороги показалась приземистая избушка; она была так сильно завалена снегом, что издали походила на сугроб.
- Это и есть Улово?
- Здесь конюшня, - ответил Попков. - А Улово - чуть подальше - два барака... Там, за протокой.
Мы остановились напротив избушки. Попков посигналил; сиплый, словно простуженный гудок коротко оборвался, как будто утонул в снегу.
- Дрыхнут, как медведи, чтоб им через порог не перелезть... - незлобиво выругался Попков; но и сам не стронулся с места, только поглядывал на избушку вроде бы с завистью.
Между тем мы остановились на самой границе леспромхозовских владений, там, за широкой, скованной льдом протокой, начинались приметы недавнего разгула пилы и топора.
За частой щетиной невысокого прибрежного краснотала виднелись обломанные, похожие на черные костыли, ясени; покосившиеся в разные стороны со сшибленными верхушками лиственницы; корявые толстенные ильмы с белеющими ранами отодранных сучьев толщиной с доброе дерево. Сердце сжималось от этой мрачной картины.
- Что сделали с лесом? Заломали и бросили... Негодяи! - не выдержал я.
- Одни кедры рубили. А кедра, я те скажу, что колокольня... Все деревья ей вот до сих пор, - Попков ребром ладони провел по ремню, - то есть по пояс... Кыык она шарахнет наземь... Всем макушки посшибает.
Наконец из избушки вышел старик в нагольном полушубке, в малахае с одним ухом, торчащим в сторону, как вывернутое крыло у заморенного гусака; сначала он было двинулся к нам, но, видимо передумав, остановился, достал кисет, стал закуривать.
Читать дальше