Лидия Авилова: Рассказы

— В объезд, значит? — спросил кучер.

— Пойдем пешком, Катя, — предложил Накатов, оглядываясь на сидящую рядом с ним девушку. Та, видимо, колебалась.

— Ну пойдем! — согласилась она, — с тобой не страшно.

Они быстро выпрыгнули из экипажа и, взявшись под руку, направились прямо через толпу к станции.

— Взгляни, Катя, все пьяно! — с оттенком досады и брезгливости сказал Накатов. — Едут бог знает куда, набрали кое-какие крохи, и как набрали! Дома свои, скотину, весь скарб свой за полцены сбыли и теперь пропивают все, до копейки! — Молодой человек пожал плечами и нахмурился.

— Народ, народ! Наш умный, добрый русский народ!

Он сделал широкий жест свободной рукой и усмехнулся. Они стояли уже среди толпы. Не общий гул, а отдельные, резкие звуки раздавались в их ушах. Вдоль и пперек дороги как попало стояли телеги; одна из них ушла двумя задними колесами в канаву, и тощая лошаденка тщетно силилась вытащить ее на ровное место. На телегах и рядом с ними прямо на земле сидели и стояли мужики и бабы, лежали мешки, узлы… Почти все мужчины были пьяны: одни шатались, кричали, пробовали плясать и петь песни, другие, уже окончательно опьяневшие, лежали на земле без голоса и без движений. Попадались и пьяные бабы.

— Зачем это они? Зачем? — прошептала Катя.

— Эй! барин! — весело окликнул Накатова молодой мужик. — Прощай, барин!

Сильно пошатываясь на ногах, скинул он с головы шапку и уронил ее на землю.

— Хороший барин! прощай!

Молодой человек засмеялся.

— Прощай, брат, прощай! — ответил оп и прошел дальше.

— Эй, прощай! — кричал ему вслед веселый мужик.

Он нагибался, чтобы поднять свою шапку, но, не дотянувшись, отшатывался от нее, как от заколдованной. Кругом хохотали.

— Ну-ка, подступись к ней! подступись!

На одном возу сидела женщина; она обнимала детей, а глаза ее глядели в пространство, остановившиеся, полные отчаяния и ужаса.

— Тетка! — крикнул ей кто-то, — хозяина подбери! Забудешь, неравно… Во-он там у заборчика беэ задних ног валяется.

Она бессмысленно повела глазами на говорившего и опять уставилась ими перед собой.

— О, Вася! — сказала, девушка. — Ты видел, какие глаза?

Накатов нахмурился.

— Оглянись, Катя, — сказал он, — оглянись и скажи по совести: ну, не смешны мы все с нашей горячей защитой за наш милый, умный народ? Не смешны мы все с нашим постоянным величанием и расхваливанием его? О, великая душа русская! Полюбуйся, полюбуйся же теперь на этого безвольного… зверя. Дорвались! Всю прошлую жизнь, все потом и кровью нажитое, скопленное, все, что еще могло кое-как обеспечить близкое будущее, все, все с легким сердцем отдается за стакан водки. Жены, дети… Ни жалости, ни страха… Что же, скажи: опять жалеть? опять оправдывать? Нет! нет! меня они возмутили, озлобили…

— Вася! — кротко перебила его сестра, — а если это безнадежность? В прошлом — одно горе, нет веры в будущее, и только минута… минута забвения в их власти.

Накатов нетерпеливо пожал плечами.

— Да, да… Опять только жалкие слова. Всегда только жалкие, жалкие слова!

— Но кто же виноват! — совсем уже тихо ответила Катя.

В двух шагах от них стоял пожилой мужик и, сморщив озабоченно лоб, считал что-то по растопыренным пальцам своей корявой, мозолистой руки. Он тоже был пьян, но выражение лица его было сумрачно, почти злобно.

— За телку, говорит, за телку накидываю, — бормотал он, — а всего шесть с полтиной. — Он стал загибать пальцы левой руки и, не досчитываясь одного, опять растопырил их и с недоумением оглянулся кругом.

— Али обронил палец-то, дядя? — весело расхохотался мальчишка-лавочник, перебегая через дорогу с пустой бутылкой в руках. Мужик злобно покосился на него.

— Зубы побереги, зубы! Вот я барина спрошу… Барин! спросить вас надо: Бухтеру знаете?

— Чего? — переспросил Накатов.

— Бухтеру эту самую, Бухтеру! — повторил мужик.

— Что такое Бухтера? — недоумевал молодой человек.

— Так не знаете?

— Не знаю.

— Так чего же толковать, если не знаете? чего толковать? — неожиданно рассердился мужик. — Вот тоже! толкует чего не знает! Барин, а не знает.

Накатов невольно засмеялся.

— Нет, ты не толкуй! — уже угрожающим тоном кричал мужик. — Не толкуй, чего не знаешь! Ишь толкует!

— Да ведь это он про Оренбург! Оренбург… Вот про Что он спрашивал! — внезапно догадался Накатов и даже остановился. — Бухтера! — горько усмехнулся он, — названия простого и того не знают, недослышали. Едут тоже… Бухтера!