Лидия Авилова: Рассказы

— А по весне хлеб хорош был? — спросил Петр Егорович, потому что молчать было скучно, а дремать неудобно.

Алексей порывисто повернулся к нему, и он в первый раз увидал его лицо: оно тоже было длинное, худощавое и почти безусое. Глаз Петр Егорович разглядеть не мог, но даже в полутьме его поразило восторженное, умиленное выражение, которое как бы озаряло наружность Алексея.

— Барин, — сказал тот, взмахивая руками, в которых держал вожжи, — да ты не был здесь по весне?

— Нет, не был, — улыбнулся Петр Егорович. «Блаженный какой-то!» — подумал он про Алексея. Тот шумно вздохнул и покачал головой.

— Ах, рай-то был какой! Ты бы тогда приезжал! Уж больно хорошо сад-то цвел: яблони да вишни… Точно это бог по саду гуляет. И все у нас, барин, принялось, все росточки пустило. Посадков из лесу целый воз навезли; глядеть не на что! прутики голые! А тут посадили мы их, а они пошли, пошли… Отрыгнулись, листочек выпустили…

— Ты с кем же садовничал?

— А Иван Афанасьевич-то! Он главный садовник. Иван Афанасьевич меня всему учил: как что посадить да полить; как уходить… А как Иван Афанасьевич расчелся, так уж я один. Ах, барин! приедешь, ты уж сходи посмотреть: капуста у меня какая веселая, ах, какая капуста!

— А дичь у вас есть? вальдшнепы, утки, что ли?..

— А за капустой-то, в балочке. Там самая утка, барин. А тебе зачем?

— Охотиться буду, стрелять.

— Это утку-то стрелять?

— А то кого же? тебя, что ли?

Алексей опять съежился и ушел головой в плечи.

— Какая же у нас утка? — торопливо заговорил он. — Ежели стрелять, то совсем нечего. Нет уток.

— Как нет? — удивился Петр Егорович. — Сейчас говорил, что есть?

— Нет, нету! — сухо и решительно сказал Алексей и отвернулся к лошадям.

«Совсем блаженный! — опять подумал про него Петр Егорович, — не понравилось, что я охотиться собираюсь».

Вдруг под самые ноги лошадей упал яркий красный свет, по жнивью скользнули уродливые тени коней и тарантаса, и у самого края дороги, справа, показался костер. Пристяжная насторожилась, запрядала ушами, прижимаясь к кореннику, а мимо Петра Егоровича мелькнули очертания двух телег, сдвинутых вместе, задумчивая морда лошади и перед самым костром, среди сидящих темных силуэтов, маленькая фигурка девочки в красном платке.

Девочка повернулась и глядела на экипаж.

— Ах, бедные! ах, несчастные! — громко сказал Петр Егорович, — В такой-то холод!

Алексей беспокойно завозился на козлах,-

— Намедни у Пахома помер парнишка-то, — торопливо сообщил он.

— У какого Пахома? — спросил Петр Егорович.

— Разве не знаешь Пахома? Ведь у него два мальчонка-то; махонький вот и помер. Тоже в поле так-то… У барыни нашей лечили, да нет! помер. — Алексей громко вздохнул и покачал головой. Вдруг он встрепенулся.

— Барин! а как по-вашему, по-ученому: детская душа с земли прямо к богу?

Он повернулся и глянул в лицо Петра Егоровича, ожидая ответа. Петр Егорович крякнул.

— А не знаю, брат, — равнодушно ответил он.

— Я полагаю, что прямо, — с жестом правой руки горячо заговорил Алексей. — Потому как душа детская невинная, она безгрешная…

— А ты женат? — спросил барин,

— Я-то? — удивился Алексей. — Нет. У меня никого нет. Один я. Чисто. Совсем один.

— Дорогу-то разглядывай! — прервал его Петр Егорович.

Алексей вздрогнул и притих.

— А лекарства с тобой нету, барин? — немного погодя робко спросил он.

— Какого лекарства? — удивился Петр Егорович.

— Да вот грудь у меня все ломит; грудь и спину… Чахотка, что ли, доктора называют?

— А-а! — протянул Петр Егорович.

— Ничего мне легче нет, а целую бутыль я на себя извел: все терся, все терся… Болит!

— Лекарств у меня нет, я не врач, — сказал Петр Егорович.

— Вот ведь горе-то! — сокрушенно вздохнул Алексей. — Кто без меня за садом уходит? Теперь сколько дела! Мне все Иван Афанасьевич показал, всему научил: «Молодые деревца, говорит, окутай, обвяжи…» Ах, барин, уж и сад: цветочков мы из ящиков по весне высадили, так еще теперь цветут. Астрой называется цветок. Красив! Ты, барин, посмотри у нас астру. Опять еще капусту не рубили. Веселая капуста! Только бы мне здоровья! а здоровья не будет, кто за садом?..

Петр Егорович уже не слушал, он дремал, увернувшись в шубу. Сквозь легкую дрему ему все еще мерещилась степь, костры…

И эти костры стягивались кругом него, подбираясь все ближе и ближе, окружая его все теснее со всех сторон. Ему становилось жарко и душно от дыма и пламени. И вдруг впереди него метнулась громадная фигура Алексея и взмахнула руками.