Василина Орлова: Голос тонкой тишины

- Скажи спасибо, что я не обращаюсь в милицию! - крикнул напоследок Сергей Павлович.

Итого: с работы выгнали, безденежье, покинули любимые друзья, нелюбимые покинули тоже...

На Пушкинской площади мое состояние было уже иным. Спасало ощущение нереальности. Все происходило как бы не со мной. Значит, о чем беспокоиться? Вдруг идея осенила меня, и я сунула руку в карман.

И пальцы наткнулись...

Монета с надписью "Банк России. 5 рублей" образца 1998 года лежала у меня на ладони.

Я глядела на монету. Чересчур блестящую и чересчур тяжелую. Через плечо заглянул прохожий. Я отшатнулась и пошла дальше. Декламируя по дороге невесть откуда взявшиеся строчки:

Ты, о ревнитель гербов, не вздыхай,

На двуглавую курицу глядя.

Помни: одна голова хорошо,

Две - значительно лучше.

Мне симпатичней двуглавый орел,

Это правда, не скрою,

Нежель совсем безголовый,

Как всадник, воспетый Майн Ридом...

Строчки были не мои. Строчки были чужие, и я опасалась того или тех, кто диктовал мне их. Ничего не стоит прямо сейчас выкинуть со мной какую-нибудь

штуку - например, столкнуть на проезжую частью.

Сжала в руке четки и перекрестилась. Так как я этого раньше никогда не делала, крест вышел явно неканонический - ото лба к правому плечу, потом к левому, потом вниз... Это вовсе не крест, упрекнула я себя и попробовала перекреститься еще раз, но рука повторила тот же маршрут...

- Питекантропу жаловался современный человек: "Денег нет, даже жрать нечего". - "А что такое деньги?" - "Да вот", - бренчит мелочью в кармане. "А их едят?" - Питекантроп пробует на зуб...

Я оглянулась затравленно: ну и денек, сплошные голоса, никому не принадлежащие. Кажется, голос шел от витрины. Подошла ближе. Показалось... Нет, не показалось, он подмигнул мне стеклянным глазом. Черный до блеска. Шедевр рекламного дизайна конца второго тысячелетия, в безразмерном свитере, легкой курточке, слегка расклешенных брюках, очки в круглой оправе.

- Простите, это откуда цитата? - спросила я, ничему не удивляясь. И даже с облегчением: снова впала в какое-то русло, где требуются только сиюминутные реакции.

- Из Тициана, - ответил манекен.

- Тициан вроде был художник.

- Ну, тогда из Тацита.

Манекен шагнул ко мне из витрины. Прямо сквозь стекло. Это был уже статный, спортивный молодой человек. Его черный лак не резал глаз. Мечта современницы! Кинуться ему на грудь, припасть, всю себя рассказать, открыться, а потом идти рядом, посматривать на него снизу и искоса. И встречать понимающий улыбчивый взгляд...

- Вы очень живая девушка, - загрустил он.

- Я не уверена... Во всяком случае, в том, что я та, за кого себя выдаю.

- Что же с вами случилось?

- Как вы поняли, что что-то случилось?

- Видите ли, - не торопясь, начал он, - все люди в состоянии общаться с предметами окружающего мира. Но в их жизни обычно бывает мало моментов, когда это действительно возможно! Должно случиться нечто. Тогда это происходит. Открывается дверь. Только эта дверь не в стене, понимаете?

- Не очень, - созналась я. - Но вы правы.

- Мы сейчас по ту сторону двери. Здесь все по-другому. Я буду с вами, чтоб ничего не случилось.

Мой черный спутник с кем-то раскланялся. Это был высокий, сутулый человек с благообразным лицом, окаймленным рыжей бородой и длинными волосами. Через мгновение это был карлик. Потом усталый седой мужчина с погасшим взглядом.

- Кто это?

- Позвольте представить, - с готовностью остановился мой проводник. Вечный странник. Иуда Искариот... Как твои светлые деяния, первый и величайший в истории человечества имиджмейкер?

- Почему ты называешь его имиджмейкером? - спросила я.

- Я сделал Иисуса, - глянул Иуда. - Могу взяться за вас...

- Вот как? Если вы действительно имиджмейкер, кто же заказчик? Сам Иисус?

- Можно сказать и так. Он был благодарен мне, - оскалился в улыбке Иуда. Кажется, он был рад выговориться. - Точней, оказался неблагодарным. Прихватил с собой, загнал в петлю. Тем более, люди не оценили все дело рук моих. Не оценили. Кем был бы Иисус без меня? Еще одним галилейским юродивым. Авраам был готов убить сына во славу и по велению Божию. Я же убил его Сына во славу Отца и Духа. Думаешь, я не любил его?

- Думаю, если Иисус и был, то не тот, за кого мы его принимаем, - сухо ответила я.

- Он был Сын Божий, - наставительно сказал Иуда. - И был мне дороже себя самого. Кто глядел хоть раз в его глаза цвета неба, не мог не любить его всем сердцем. Он получил, что хотел.

- Что хотел получить ты, Иуда?