Василина Орлова - Голос тонкой тишины

Василий. Большой и грузный кот. Господи, так это же и есть кот Василий! И цепь златая тут же...

- Ну, если ты Василий, то где дуб?..

- Ты знаешь Дуба? - сломал он брови.

- С детства, - подтвердила я. - Когда сказки на ночь мама читала...

- А мы года три тусуемся. Чего же он нас не знакомил?

- Ну, как... Дуб должен хранить тайны.

- А че? Секреты какие-то?

- Есть и секреты. Если напряжешься, все вспомнишь. Лукоморье. Дуб. Русалка... Русалка - это я. Ну? Еще чешую сыпала с дерева. На ветвях сидела. Помнишь?

Лицо Василия страдальчески напряглось.

- Вроде да, - наконец сказал он. - Русалка, значит?.. Это я название ресторана забыл. Теперь вспоминаю, ясный перец, - "Лукоморье"! Черт! Сколько же мы тогда бухла выжрали?

"Кот" что-то мычал в сотовый, а я размышляла. Над меню, которое он мне сунул в руки. Точно - над, но не о. Лезли все те же мысли. Бесконечная конкретность - это все большее и большее дробление мира, тогда как двигаться надо скорее к целостности. Мы все удаляемся от изначального света детства, сказок, от древних цивилизаций. Это тогда человеческая жизнь текла естественным ходом, а сегодня - рвань никак не связанных между собой событий. Или людей... Господи, становлюсь древней...

- Ну, чего, выбрала? - наконец оторвался от трубки мой спутник.

- Не голодная, спасибо, - ответила я. - Разве что капучино. Ну, и мороженое...

Команда на сцене этого безвестного кафе-клуба уже поснимала с шей гитары и заканчивала путаться в шнурах. Клуб только что отбушевал. И готовился бушевать дальше.

Какие-то крашеные, как яйца на Пасху, ребята вспрыгнули на невысокую сцену. Боязливо оборачиваясь через плечо, старались поймать взгляды друзей из "группы поддержки". Микрофон был еще отключен, когда накачанные пивом молодцы заорали:

- Браво!..

Я тоже когда-то пела. В таких клубах. Сколотила даже группу, она развалилась. Все разваливается...

Девочка, которую я сначала приняла за мальчика, подступила к микрофону, от волнения почти забыв, с какой стороны в него говорят. И - ринулась в омут головой:

- Вау! - взвизгнула она, а потом объявила: - Меня зовут Хламидомонада, я буду для вас петь.

Что-то неразборчиво вякнул басист, и понеслась...

Мы собрались здесь,

Чтобы выпить и съесть

Все, что есть!..

Разговаривать под такое сопровождение было невозможно. И слава богу. Я продолжала витийствовать. Про себя. В такие минуты в меня вселяется дух сразу всех светочей философской мысли.

- Ну, чего приуныла? - не унимался мой мороженодатель.

- Кто-кто? - переспросил он. - Ах, мороженодатель... Москвичи как-то стремно выражаются.

Я попробовала представить, откуда он. В студенчестве это почти всегда получалось. Надо только поймать сразу все, что идет от человека. Я сосредоточилась. И вдруг увидела моего спутника в средневековой темной хламиде - не то палач, не то монах. За ним маячила какая-то хоругвь, кажется, с готическим крестом. Да, это крест... Нерусский кот, это точно.

- Я, детка, помощник немецкого профессора. Его ассистент и водитель...

- Я тебе не детка! - отрезала я.

Чтобы взять себя в руки, сделала самый большой в моей жизни глоток из

стакана, - почему-то именно он оказался под рукой вместо вазочки с мороженым.

- Да полно, полно, я пошутил. А это чего у тебя? Четки? - Он углядел мои четки - можжевеловые, сорок бусин, православный крест - и потянулся к ним.

- Попрошу сохранять энергетическую неприкосновенность вещи, - я отвела его руку.

- А ты христианка? - осторожно спросил он. - Потрясающе!

Он уставился на меня так, будто я призналась в том, что я - привидение. Пришлось говорить ему то, что до этого лишь раз сказала сама себе:

- Христианин на свете был только один, Иисус Галилеянин. Остальное языческое переосмысление.

Последующее я раньше не говорила даже себе.

- У меня на люстре года три красовалась надпись: "Я - это я". Каждое утро, просыпаясь, приходилось находить свои границы. Чтобы не слиться с фоном.

- Почему бы и не слиться? - хмыкнул он.

Хмык этот мне не понравился. Факт. Похабный хмык. Отыскала приключенье на свою голову.

Поэтому рубанула высокомерно и многозначительно:

- На то есть причины.

Василий моментально присмирел. Он тоже поднял стакан, поднес ко рту. И, бьюсь об заклад, стакан опустел, не наклонясь. Видать, какие-то причины и правда могли быть.

- Изображают Христа бог весть кем, - пожала я плечами. - А он наверняка и в носу, сам с собою оставаясь, ковырял. И посмеивался над учениками в бороду. Они были умственно неразвитыми, его ученики. И вообще... Он тоже был того... Устроил свару на всю Евразию.