Георгий Осипов: Dracula A D 1972

В дворовом воздухе стоял беспокойный, под стать темноте холодок, который так просто не уйдет. Погода располагала к соответственным поступкам. Когда пропадает вдруг из архива картотека осведомителей гестапо, а следом за ней начинают исчезать и перенесшие оккупацию свидетели. Возвращение агента Бережного. Волки прошли мостом Преображенского и раскопали его могилу в ночь Дня всех Святых. Elvis regressa, как успели отметить на Кубе еще в шестидесятом году. Преступник оставляет след, легко заметный в минувшем, но он безнадежно теряется в мареве грядущего. Будущее - не место для возмездия. На это способны уповать одни овечьи мозги жертв.

Тех, кому посчастливилось привлечь внимание к своей особе пестрым и крикливым летом, с наступлением более строгого сезона начинают посещать нехорошие опасения.

Погода располагала к риску и жестокости, сулила аскетичную безнаказанность. О ней можно было бы сказать словами Азизяна, потому, что никто не скажет лучше: "Осень настала,

лето пердеть перестало..."

Из подъезда, освещенного лампочкой, не тронутой суеверными хулиганами вышел во внешние сумерки высокий подросток. Он был одет в румынский плащ цвета какао. В его походке, в том, как он дрыгал при ходьбе коленками было нечто музыкально-гротескное. В руке у него было мусорное ведро - он направлялся к помойке.

"Мертвоглядов, - отметил он, искоса приглядываясь, - Так... и Кунц".

Кунц... Какова причина... Почему Кунц, но не этот, дворовой, а одноклассник, позавчера у протезного Трифонова... Шел урок черчения, Гарриман сидел параллельно Кунцу и Тыкве, за предпоследней партой и показывал Ане Малкут, по прозвищу, естественно, Малкина старый, потрепанный выпуск немецкого журнальчика "Рор".

По мере того, как в иллюстрациях наводили шмон, цена издания падала, и Гарри в конце концов срубил его у Толи Седовца, кажется за пятеру. Там были девочки - Тамара, Роза, Рая, точнее - Марша Хант, Мэри Хопкин и стриженая под мальчика Тара Кинг. Давно сгинуло кому-то под стекло цветное, на две страницы фото - битлзы, как те "усатые грузины, что ждут давным-давно" сидят в комнате, и видно, что смеются над новейшей протеже Маккартни рыжеволосой Мэри Хопкин. Большая статья "Der agressive rock" - три образчика: самая громкая группа Blue cheer, самая радикальная Dave Peel & The Lower eastside, и самая свирепая МС 5. Герой репортажа в цвете был похожий на чурку Питер Сарстэд, автор шлягеров "Я - собор" и "Моя обезьянка - джанки". Календарь-биография "нежного садовника любви" (так его окрестил Жак Брель) Адамо. Страничка, посвященная группе Steppenwolf. Европейская психоакустика в лице Krokodil, цыганский хард-рок на три рыла, детище братьев Гурвиц, группа Gun. Остальное успели повыдергивать те, в чьих руках журнальчик успел побывать до того, как попал в портфель Толи Седовца, который симпатизирует Азизяну, хотя они вместе и не лежали. Навели шмон, а когда-то это был толстый и сочный, как бифштекс с кровью номер. Обложка еще сверкала, когда Вовка Фирер впервые вынимал его из газеты с памфлетом "Путь предательства". Про Солженицына.

И все. Как выражается Тыква - "сон улетучился". Тяжелые и тупые тапиры, и дочери советских офицеров быстрее выучат, кто такой Рильке, или как по-еврейски будет "здесь не але", чем станут сберегать ценные фото и сведения об Адамо или Мэри Хопкин. Их уж и не помнит толком никто. Они, с определенного возраста, все якобы сами себе Адамо, побирушки несчастные. И Мэри Хопкин ихних мы видели - несмотря на две вечно разинутые глотки upthere, downthere - петь не умеют совершенно. Фальшивят даже свою заветную молитву: "Приди ко мне, я одарю тебя слюной, мочою, потом, и отцовскою улыбкой".

- Таково было содержание "Рор"...

- Шо ви сказали?

- Поп!

- Срака... (поразмыслив) Там, блядь, не срака, а унитаз. Очко! драматургия Азизяна без искажений и прикрас.

Трифонов - старик в коричневой сорочке, с лошадиным лицом, и глазами человека, который в молодости перенес ампутацию, чувствовал себя плохо. Несмотря на жертвы и подвиги. Что жертвы! Если бы им сберегли жизнь, то у таблоидов с нипелями и яйцами тиражи были бы на пару миллионов больше, а у газетины с намеком на свастику прибавилось бы сотни две читателей из числа свиней и лис. Трифонов явно догадывался о чем-то таком, чего так и не понял немецкий болван, простреливший ему ногу тридцать лет назад. Старый чертежник видел, чьи чувствительные к поцелуям шкуры он спас, и куда эти шкуры дружненько в последнее время засобирались. Ага! Похожий на Алека Гиннеса учитель рисования почти не чудил, он вообще последнее время чудил мало. С пришествием на эстраду нового поколения сатириков смех был незаметно превращен в обязанность.