Сам-то я светловолос. Мой папа якобы провел часы невиннейшего младенчества на черных галифе офицера СС, при этом умудрился оценить отменное качество сукна, о чем любил вспоминать, пропустив рюмочку в начале мая. Будучи зачат при этом уже после Победы. Тем не менее, при помощи этой вздорной выдумки он сумел покорить сердце Клавдии Егоровны Ружниковой, медалистки и мечтательницы.
Но вернемся в бархатное подполье. Долго ли я пролежал в недвижимости, запустив пальцы в простыню, не помню. Мои глаза были зажмурены в надежде, что, раскрыв их, я окажусь у себя в спальне, увижу желтый письменный стол с двумя яблочными огрызками на нем, и третье яблоко увижу, надкушенное с того боку, где розовое пятнышко.
В дверь номера постучали, и голос Комарика, подловатого малого из машинистов сцены, обратился ко мне: "Автобус стоит, ребята обижаются!" "Обождут", - со злобой разжались мои челюсти.
Кошмар можно было бы забыть без труда, кабы не въедливое химическим карандашом - вот как на посылочном ящике - вписанное содержание фразы, некогда вышедшее из моих собственных уст. Пароль в потустороннее: "Бархатное подполье культивирует хаос".
Внизу я обратил внимание на диван, явно знавший лучшие времена. Наверно его надежные пружины и помогли скоротать ночь тому командировочному ипохондрику, что столкнулся со мной третьего дня.
"А что если я заговорю со своим устрашителем?" - рассуждал я, сидя на тряском заднем сидении. Надо, надо его остепенить: "Вам недолго придется говорить загадками!" Как-то он будет мне отвечать. Однако, если такое не прекратится, я сбегу, пожалуй, в приемную на старый диван. Между прочим я осмотрел репродуктор - ящичек оказался пуст. Динамик, детали - все утащил невидимый оратор или его сообщники. Но кому выгодно запугивать осведомленностью какого-то осветителя без положения в обществе, без родственных связей? Минули десять дней гастрольной жизни, и я уверился, что всякие домогания лицезреть подлого диктатора напрасны. Вообразить его я не в состоянии, слишком близко бормочет эта вражья сила, она как будто часть моей души. Пузырчатый глист, поселившийся у меня под черепом. Временами сволочонок виделся мне кем-то вроде тех, кого долгие годы мы отличали только по выговору - комментатором иновещательного радио. В эфире народов много всех не переслушаешь, быть может и пузырчатый паразит получил доступ к микрофону.
"Пацаны обижаются, понял?! Тягаем, тягаем ящики за тебя, а чтобы забухать с ребятами - ты жмешься", - упрекнул меня при погрузке Вадик Белкин, смазливый наглец, недавно из армии. "Забухать?" - передразнил я его, а про себя подумал: "Сочиняешь свои песенки, и сочиняй, крыса". Он сам признавался, что напевает на стометровой ленточке им самим придуманные произведения: любовь - вновь, нежность - безбрежность, промежность, а потом посылает записи по условленному адресу, где их оценивают такие же умоокраденные. "За-бу-хать", - повторил я, наблюдая, как тускнеют его оливковые глазки за неутомимым ожиданием похвалы. Увы, у начинающих сочинителей, лицедеев, мазилок органы зрения увлажняются именно так.
Тем не менее, вечером того же дня я купил бутылку дорогой водки и, не снимая пальто и шапки, заглянул к ним в номер.
Окно было отворено, но тотчас же с шумом захлопнулось сквозняком. Мне почудился удар гонга. Приметив на круглом столе латунный поднос с напитками, я степенно поставил туда и свою бутылку.
"О, Славик! Славик: О!" - одобрительно зашумел один из грузчиков, плешивый облом, связанный с разными лихими людишками в рыжих шапках, и тут же обратился к своему любимчику сочинителю: "Что, раскрутил пацанчика на забух (ударение на "а"), да?" "Та, что, я же без понтов: Стасик, братан, не бери в голову", - пристыженно забормотал тот.
Пожимая руки всему собранию поочередно, я встретил незнакомого мне гостя. Он поразил меня сходством с Джонни Холлидеем, несмотря на средний рост и редеющие волосы. На вид ему забралось уже под сорок вроде бы, но я замечал, что такие ребята, проведшие немало времени на пляже в шестидесятые годы и, будучи вдобавок откормлены транзисторным рогом изобилия в смысле твиста и мэдисона (уверяю вас, разница между двумя танцами им известна), способны подолгу сохранять иллюзорную молодцеватость.
Едва ли Алексей Смолий, главный звукооператор здешнего дворца, намекал на свою похожесть на Холлидея именно своим нынешним подружкам, но то, что годков эдак пятнадцать тому он об этом помнил неустанно, виднелось в самой его позе, в самой повадке вертеть в пальцах бокал с "Пивденнобугским". Уважаю таких орлов. Не изменив Родине, не оскорбляя разум самиздатом, они доказали, что Литтл Тони и Роберто Карлос не признают границ. Буду ли я выглядеть так же, как Смолий, если доживу до его лет? Вскоре монтировщики отправились разбирать декорации. И мы остались допивать втроем - я, мой новый знакомый и Валентин, опрятный пьяница-силач, в прошлом (сия повесть не лжива) охранявший наше посольство в Тегеране.
Читать дальше