Владимир Попов: Разорванный круг

- Мой.

- Зачем? Тебе же сказали, что я лечу.

- Хотела предупредить, чтобы ты прежде всего заехал ко мне.

- Но я всегда так делаю.

- А на этот раз не собирался, - сказала Елена, и Брянцеву ничего не оставалось, как согласиться.

- Верно, не собирался. Но почему такая нервозность? Что случилось?

- Хотела предупредить о причине вызова. Чтобы не застали врасплох.

- Дознались о нас с тобой? - попытался угадать он.

Она горько усмехнулась:

- Нет, мы слишком хорошо законспирированы. У тебя какие отношения с Хлебниковым?

- С Хлебниковым? Не особенно хорошие, не особенно плохие. А вообще мы друг другу противопоказаны. Но при чем здесь Хлебников?

- Вызов в Комитет партгосконтроля - это его инициатива.

- Не пойму, что ему надо. - Брянцев остановился. - А вот методика вызова, - не сообщая причины, - его.

Мимо проходили пассажиры. Кто-то поздоровался с Брянцевым, он ответил, так и не узнав поприветствовавшего человека. Но это бывало часто. Его знали в лицо значительно больше людей, чем знал он.

- Пойдем, - сказала Елена. - У меня такси.

Сели на заднее сиденье. Елена положила руку на руку Брянцева.

- Слушай внимательно, Алеша. Исследовали ваши образцы. Полная катастрофа. Антистаритель не сохраняет, а разрушает шины...

Лицо Брянцева оплыло, потеряло резкость черт.

- Не может быть...

- Но это так. Я сама заходила в лабораторию к Чалышевой. Подобного я еще не видела. Резина разрушается на глазах. Трещины, рванины! Хлебников поднял шум на всю Москву. Он всегда был против этих экспериментов, считал ваши опыты бесперспективными, и вдруг такое бесспорное подтверждение его правоты!

Огромный портфель показался Брянцеву до смешного ненужным. В нем было все, кроме самого необходимого, - данных заводских исследований резины с предложенным инженерами и рабочими новым препаратом, который предохраняет резину от старения.

Долго ехали, не проронив ни звука. Сверкнуло отраженным светом в лучах фар слово "Москва" на границе города. Засветились в вышине звездочки башенных кранов, зачернели громады строящихся зданий, засияли зелеными, розовыми, оранжевыми абажурами окна обжитых домов.

Лена сжала пальцы Брянцева, несколько раз толкнула плечом в плечо.

- Леша, а Леша!

Он повернул к ней лицо, поцеловал в лоб. Как-то необычно поцеловал. Трогательно и признательно.

- Хорошо, что предупредила. Нельзя же при начальстве в столбняк впадать.

- Ты надумал что-нибудь?

- Нет. Сразу не надумаешь. Когда тебе выворачивают мозги и одновременно кладут на лопатки...

- Куда вас, граждане? - спросил шофер.

- Сивцев Вражек, - сказала Елена.

- Улица Куйбышева, - поправил Брянцев, - Комитет партгосконтроля.

- Может, повременишь? Посидишь у меня, отдохнешь, что-нибудь вырисуется.

- Нет, девочка. Тут долго и сложно разбираться надо. И меня ждут.

Помолчали.

- Только не вздумай после остаться один. Вдвоем будем хандрить, сказала Елена.

- Не люблю, когда меня утешают...

- А я не буду утешать. Просто буду рядом.

- Не обещаю.

- Я настаиваю, - твердо сказала Елена. - Я знаю, что тебе лучше.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Брянцев думал, что его примут сразу, но референт, даже не доложив о его приезде Самойлову, позвонил в институт Хлебникову.

- Олег Митрофанович, выезжайте.

Тот не заставил себя долго ждать и, не успел Брянцев просмотреть вечерний выпуск "Известий", любезно предложенный секретарем, появился в приемной в сопровождении женщины неопределенного возраста, но очень определенного характера. Казалось, она нарочно старалась придать своему лицу самое неприглядное выражение: щурила и без того маленькие глаза, поджимала тонкие губы так, что они становились совсем незаметными. Прямая как жердь, она и на стул села, не прислонившись к спинке.

Хлебников нисколько не изменился за те пять лет, которые не видел его Брянцев. Сохранил и спортивную внешность, и важную осанку.

- Первый самолет после получения вами телеграммы пришел два часа назад, - сказал он Брянцеву с интонацией начальника, распекающего своего подчиненного.

Брянцев поднял на него подчеркнуто удивленные глаза и ничего не ответил. Он понимал, что задираться в его положении не следует, и у него хватило выдержки, чтобы не ответить резкостью.

Напряженную паузу нарушил референт:

- Заходите, пожалуйста.

"Действительно ждали", - подумал Брянцев, испытывая чувство неловкости перед Самойловым, которого видел впервые.

С виду Самойлову чуть больше тридцати. Высокий, худощавый, приятные черты лица, доброжелательная улыбка. Что-то было в нем от комсомольского работника, которого оторвали от привычной стихии экспансивных юнцов, посадили в кабинет и заставили заниматься чуждым, казалось, его натуре делом. Слишком уж не соответствовала его располагающая мягкость этой должности, на которой, Брянцев полагал, нужно быть сухо деловым, суровым и даже жестким. Он пожал Брянцеву руку коротко, но крепко, и гостеприимно придвинул ему кресло. Другое кресло заполнил своим могучим телом Хлебников. Женщина уселась в сторонке у стены, но Самойлов запротестовал: