Владимир Попов: Разорванный круг

Удивительным сходством наделяет порой людей природа. Супруги Брянцевы были похожи друг на друга, как брат и сестра. Некоторые даже злословили: похожи, как два брата. И в этом была доля истины. Оба высокие, крепко сколоченные, у обоих большие лбы, широко расставленные глаза, упрямые подбородки. И разлет бровей одинаковый - щедрый, смелый. Как сумела природа вылепить два таких схожих лица, мужское и женское, непонятно, но сделала она это довольно искусно и, надо сказать, ни к чему. Все, что шло мужчине, совершенно не шло женщине. И если внешний облик Алексея Алексеевича соответствовал его характеру, то грубоватая внешность Таисии Устиновны обманывала. Человеком она была приветливым, на редкость гостеприимным. Оттого и повелось, что и под Новый год, и в праздники собирались у Брянцевых. Так было, когда Алексей Алексеевич работал мастером, потом начальником цеха, не изменилось и после того, как назначили его директором завода. Тяготы гостеприимства Таисия Устиновна несла безропотно, даже с радостью, и потому приобрела не только славу первоклассной хозяйки, но и любовь всех, с кем сталкивала ее судьба.

Любили ее и за то, что она воспринимала чужую беду как свою и умела свято хранить чужие секреты. За глаза звали Таисию Устиновну не Брянцевой, не Брянчихой, не директоршей, как полагалось по обычаю этого города, а совсем просто - сестрой. Может, потому, что на фронте она была медсестрой, может быть, за внешнее сходство со своим мужем, а может быть, вкладывали в это слово совсем иной смысл: для всех словно сестра родная.

Жили Брянцевы тихо, мирно, считались непогрешимой парой. И если нужно было кому привести в пример образцовых супругов, неизменно вспоминали их.

Надев серый костюм, названный Таисией Устиновной "столичным" за особо элегантный вид, который приобретал в нем муж, Брянцев поднял виноватые глаза.

- Обедать не буду, Тася, - и положил на стол телеграмму.

Раньше он этого не делал, но теперь, когда каждая поездка в Москву предвещала встречу с Еленой, на всякий случай обосновывал свой отъезд каким-либо убедительным доводом.

- Довертишься ты до язвы, - вздохнула Таисия Устиновна, давно уже смирившаяся с привычкой мужа либо не обедать вовсе, либо есть наспех, и спросила с усмешкой: - Ничего не забыл?

Брянцев оценил эту иронию. Чемодан собран ею, все, что нужно, туда уложено. Если что и забыто, то ею, а не им.

- Что ты, я никогда ничего не забываю, - ответил он, подыгрывая ей в тон, и подошел прощаться. - Прошу тебя, умерь на время моего отъезда филантропический пыл. Я оттуда контролировать тебя не могу, сама понимаешь.

Она подошла к окну, проводила взглядом "Волгу" и стала убирать нетронутую посуду. От этого занятия оторвал ее телефонный звонок.

- Будете говорить с Москвой, - обычной скороговоркой выпалила телефонистка, и в трубке послышался мягкий женский голос:

- Можно Алексея Алексеевича?

- Нет его. Он уехал.

- Давно?

- Только что.

- На аэродром?

- Да.

- Простите...

Таисия Устиновна не успела даже спросить, кто звонит, чего всегда требовал от нее муж. Она многих узнавала по голосу, но этот голос был ей незнаком. Однако никакой тревоги она не испытала.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Пассажиров рейса Хабаровск - Москва, и транзитных, и начинающих путь, уже усадили в автобус, когда из всех микрофонов аэропорта прозвучало:

- Гражданин Брянцев Алексей Алексеевич приглашается в почтовое отделение. Вызывает Москва.

Брянцев поднялся, но его остановила стюардесса.

- Ждать не будем, товарищ пассажир, - решительно заявила она, - и так задержались с вылетом.

Брянцев остался. Ощущение тревоги возросло. Что за экстренность? Нет ничего хуже, когда не знаешь причины вызова. Вместо одной папки берешь с собой десять.

Портфель у Брянцева объемистый, а сегодня он совсем раздулся, еле-еле застежки сошлись. Чего только ему не насовали! Тут были планы капитального строительства, и разные варианты проекта цеха вулканизации шин, и объяснительная записка к проекту расширения старых цехов, и справок целая куча.

Летел Брянцев в Москву с чувством неопределенности, словно вызывал его Хлебников, хотя тот давно уже не начальник главка, а руководит институтом резины и каучука - НИИРИКом. Вызовет, бывало, не говоря зачем, и гоняет без передышки, заставляя отвечать на самые неожиданные вопросы. Да еще в справки не загляни. Будто голова директора способна вместить весь объем информации счетно-вычислительной машины. Тяжело было работать с Хлебниковым. Он считал себя непогрешимым авторитетом в области шинного производства и понимал единую техническую политику по-своему: неукоснительно проводил в жизнь свои идеи и всячески тормозил другие, которые не разделял, а иногда просто не понимал. Стаж у него был большой, в свое время он успешно руководил несколькими заводами, выправлял положение всюду, куда его ни назначали, и с его мнением считались. "Я за поиск, за производственный риск, но и то и другое должно увязываться со здравым смыслом", - любил повторять он бесспорную истину, забывая при этом, что не он один со здравым смыслом. "Вы меня не учите, - урезонивал он строптивых, - я сюда не из вуза пришел. Три завода на ноги поставил, так что в этих делах кое-что соображаю".