Константин Коничев - Повесть о Федоте Шубине

Усатый, с бычьей шеей брандмайор распекал квартального полицейского:

— Где ты был! Пачиму во благовремении не донес о пожаре?

— Я сразу же, господин брандмайор, как только огонь показался, дал тревогу.

— Нужно до огня докладывать нам в часть. Согласно приказа вы и хозяева домов обязаны извещать полицию за три дня, у кого в доме имеет быть пожар. Знаете этот приказ?..

— Так точно.

— О пожаре знал?

— Никак нет.

— Дурррак!

— Так точно.

— Кем тот приказ дан, я тебя спрашиваю?

— Оберполицмейстером.

— Правильно.

— Кем утвержден?

— Его величеством Павлом Первым, ныне усопшим согласно аплестического ушиба…

— Молодец!

— Рад стараться.

— Иди и следи, чтобы набежавшее мужичье не разворовало имущество погорельцев.

— Рад стараться!

Шубин собрал всех детей и через соседний двор вывел их на улицу. Больше ни в дом, ни в мастерскую возвращаться было невозможно. На улице еле пробились они сквозь толпу зевак; потом дорогу преградили пожарные обозы, нагрянувшие из разных частей города. Вспененные кони с налитыми кровью глазами фыркали, топтались на месте. В этом шуме и суете Федот Иванович кое-как провел детей в безопасное место и сказал им:

— Сидите тут. Не ходите близко к пожару — раздавят. О спасении имущества и думать нечего. Ох, ребята, ребята… — схватившись за голову, Шубин, оставив детей, побежал, насколько хватило сил, к горевшему дому. И тут он в самых первых рядах, среди пожарных, заметил Веру Филипповну. Заплаканная, с распущенными волосами, в рваном мокром платье, она стояла, поддерживаемая за руки двумя мужиками. У ног ее валялась корзина с рыбой и раскрытая шкатулка.

— Дети, дети где?! — захлебываясь слезами, кричала она.

Федот подошел к ней.

— Вера, успокойся. Дети живы, все живы.

— Где? Отведи меня к ним, отведи…

Вера Филипповна бросилась ему на шею.

— Ну, слава богу, хоть дети живы. А я успела шкатулку с бумагами из огня вырвать… Пойдем скорей к детям.

Когда пришли к детям, Вера Филипповна всех их перецеловала по очереди, начиная с меньшего. Слезы высохли на ее глазах. Успокоившись, она сказала:

— А теперь придется ехать жить к Кокориновым. Не оставят без призору. Здесь все, все погибло.

Огонь бушевал, захватывая дом за домом. Пожарные отступали с боем. Публика волновалась, шарахаясь из стороны в сторону. Гудели колокола, грохотали трещотками будочники. Выбиваясь из последних сил, под наблюдением оберполицмейстера и брандмайора суетились с медными трубами и баграми пожарные. А огонь безжалостно сметал все, что было на его пути.

Федот Шубин с поникшей головой сидел на лужайке в кругу своих четырех наследников. (Двое старших уже были на службе.) Он встал, выпрямился. Старые кости с болью хрустнули в его плечах. Сурово сдвинув поседевшие хмурые брови, посмотрел в сторону, где был его дом, а теперь зияла прогалина, застилаемая дымом; помрачнел Федот Иванович, но голос его не дрогнул:

— Нет, Вера, — сказал он, — ничего не погибло. Все это «суета сует и всяческая суета», как сказано древними мудрецами. И жилище в пепел превратилось, и сам я чувствую, как тело мое разрушается и — придет час — в прах образуется. Но дело рук моих останется в сохранности. Труды, составлявшие радость мою, не пропадут… Искусство бессмертно!..

В полдень за ними приехали от Кокориновых сыновья давно покончившего свою жизнь архитектора — брата Веры Филипповны.

В тот же вечер неровным и неуверенным почерком Федот Иванович писал «слезницу» на имя государя Александра Первого:

«…в огне погиб дом, опричь того мастерская, в коей истреблены купно и изделия и орудия к произвождению художества служащие, в которых единственно состояла вся моя подпора и имущество…»

Но мало одной слезницы. И пока не последовал ответ от Александра Первого об оказании помощи, Шубин при слабом зрении своем, руководствуясь памятью, поспешно делал бюст молодого царя, любимого внука Екатерины. Слабость зрения отразилась на работе. Иногда, не рассчитав глубину пунктира, скульптор запускал сверло слишком глубоко, оставляя при этом на мраморе следы грубоватой работы.

Не в пример Павлу, Александр Первый, зная о том, что Шубин был любимым скульптором Екатерины, принял его с должным вниманием. А за подарок отблагодарил, попутно отозвавшись на слезницу.

Осмотрев бюст без видимого удовольствия, царь распорядился выдать надворному советнику погорельцу Шубину пять тысяч рублей…