Надежда Лухманова - Надина коза

— Нянечка, нянечка! — вырвалось у неё криком. — Ка-за! Ка-а-за-за-за!

Крик её был до того неистов, что мальчики очнулись и подбежали к сестре: у одного в руках была ножка, у другого — часть бока, бубенчики, рожки. Андрей держал голову с частью голубого банта, из-под которого торчала изогнутая, переломанная пружина, та самая, которую он решил «принять к сведению». Андрей швырнул эту голову девочке в ноги и крикнул оскорблённым голосом:

— Я так и знал, что эта девчонка испортит нам всякую игру, мало ли какие случайности бывают на войне — людей убивают… — и, подняв с полу сестру, он приказал. — Держи передник, на… вот твоя коза… — он сложил ей все изломанные части игрушки, провёл за плечи через классную, вывел за городские ворота, снова щёлкнул ключом, и до плакавшей девочки долетел его крик:

— Ребята, по местам! Начинается война!

— Нянечка, нянечка! Ка-за, ка-за-за-за! — огласился коридор новым воплем, и когда няня, обезумевшая от страха, подбежала к Наде, она стояла перед ней грязная, опухшая от слёз, лента исчезла с её головы, и рыжие локоны вихрами торчали во все стороны. Батистовое платьице, беленькое с голубыми горошинками, представляло из себя одни лохмотья, сквозь дыру передника выглядывала одна козья нога.

— Господи! — могла только вскрикнуть няня, схватила Надю на руки и помчалась в детскую.

В детской было полутемно; в углу, у образа Божьей Матери, горела лампада, да на столе, около няни стояла свеча, заслонённая от Нади какою-то картинкой. После катастрофы с козой, няня умыла её, причесала, убаюкала и уложила в кровать, но теперь девочка проснулась и… снова залилась слезами.

— Господи Ты Боже мой! Вот горе нажили себе! — вздыхала Софьюшка. — Ну что я буду делать: захворает дитя, и барыни как на грех нет дома, пойду хоть папеньку просить, чтобы пришёл её утешить.

Няня вернулась в детскую с отцом. Надя, заслышав его шаги, уже выхватила спрятанные под подушкой козьи ножки и рожки и протягивала их отцу, не имея сил высказать своё горе.

— Это что ж такое? Это от той козы, что прислала бабушка? Ах, они, разбойники. Ты говоришь, нянечка, Андрюша?

— Где их, батюшка-барин, разберёшь! Видно, все шестеро рвали, вы посмотрели бы, на что сама барышня была похожа, одних волосиков я с шейки целый пучок сняла, должно быть и с ними-то они не лучше поступали.

— Ну, ну, няня, будет! Наши мальчики никогда не ударят сестру.

— Ударить-то не ударят; когда они в себе, так даже с полным уважением к барышне, а уж только как они в войну заиграют, ну тогда уж не попадайся, — с меня голову сорвут, не то что с ребёнка… Как у них стены в комнате стоят — не знаю!

— Так как же: ты играла в войну? А коза кем была? Барабанщиком, что ли?

— Мы не в войну играли, в Робинзона…

— Ну-у! И Робинзон съел свою козу?

И, мало-помалу, вопрос за вопросом, отец достиг своего: он заставил девочку говорить, представлять, смеяться и, воспользовавшись минутой, когда слёзы Нади прекратились, он велел няне позвать всех мальчиков. Несмотря на ту храбрость, с которой Андрюша вывел сестрёнку из классной, положив ей в передник остатки козы, ему в душе было очень стыдно и жаль девочку, и теперь, когда их всех позвали в детскую, он подошёл к сестре и поцеловал её:

— Ты знаешь, Надя, — начал он смущённо, — коза была скверная как вата; мы, папа, только потянули её, она и разлезлась.

— А сколько же вас тянуло её? — спросил отец.

Андрюша оглянулся:

— Да все шестеро!

— И хорошо тянули?

Тут все мальчики заговорили разом:

— Уж как могли, изо всех сил…

— Ну вот, видите ли, дети мои, игрушка-то была очень хорошая и очень крепкая, если понадобилось двенадцать рук, чтобы её разорвать. Ну, вот, каждый из вас получил: кто ногу, кто рог, кто голову козы, — уж справедливо, чтобы вы с этим и оставались, а что же у Нади-то будет?

Мальчики поглядели, помолчали, затем Андрей пошёл вон из комнаты, а за ним потянулись все остальные. Не прошло и пяти минут, как они вернулись, и каждый нёс что-нибудь для сестры из своих заветных вещей.

Андрей отдал ей ружьё; оно было старое, и курок его уже не хлопал, но с ним очень хорошо можно было стоять ещё на часах, и потому мальчик считал свой подарок драгоценным.

Ипполит подарил барабан, прорванный только с одной стороны, который при том обещал ей заклеить.

Федя протянул значок из красной тряпочки с золотой бахромой.

От трёх двоюродных братьев она получила несколько гимназических пуговиц и пару офицерских погон.