Николай Лейкин - Два соперника

Дабы какъ-нибудь отогнать докучливыя мысли, Иванъ Артамонычъ прошелъ въ столовую, отворилъ буфетный шкапъ, и стоя, вытащилъ двѣ рюмки коньяку, закусивъ вареньемъ изъ баночки. Коньякъ, нѣсколько успокоилъ его.

«Дѣло-то, выѣденнаго яйца, не стоитъ, а я тревожусь», успокоивалъ себя Иванъ Артамонычъ, ложась спать.

Ночью, однако, ему снился гимназистъ.

Утромъ, возставъ отъ, сна въ обычную пору, Иванъ Артамонычъ опять началъ опасаться гимназиста. Сидя за утреннимъ чаемъ, онъ сказалъ пожилой горничной, служившей у него:

— Марья! Ежели кто-нибудь будетъ спрашивать меня изъ незнакомыхъ, скажи, что меня дома нѣтъ, что я, уѣхалъ на службу.

Часовъ въ десять раздался у парадной двери звонокъ. Иванъ Артамонычъ вздрогнулъ и вскочилъ изъ-за стола.

— Слышишь, Марія, не принимать незнакомыхъ! Даже вовсе не впускать! подтвердилъ онъ свое приказаніе, приперъ дверь въ прихожую и въ щелочку сталъ наблюдать, какъ горничная отворяетъ наружную дверь.

Тревога была напрасная. Звонился почтальонъ, принесшій газеты.

«Сквернѣе будетъ; если эти проклятые посланцы придутъ ко мнѣ на службу и будутъ вызывать меня черезъ курьера», разсуждалъ Иванъ Артамонычъ, но тутъ-же успокоилъ себя, рѣшивъ: «Не выду къ нимъ, скажу курьеру, чтобы сказалъ имъ, что я занятъ — ни за что не выду. Съ чѣмъ, пришли, съ тѣмъ и уйдутъ».

Напившись кофе, Иванъ Артамонычъ принялся-было чистить своихъ канареекъ (канареекъ у него было нѣсколько и чистилъ онъ въ большинствѣ случаевъ ихъ самъ), но тотчасъ-же бросилъ и велѣлъ вычистить канареечныя клѣтки, горничной. Тревожное состояніе духа все еще не, оставляло его.

«Подлецъ! Мальчишка! Смотри-ка, какъ обезпокоилъ солиднаго человѣка»! выругался онъ мысленно.

Въ одиннадцать часовъ пришлось идти на службу. Иванъ Артамонычъ одѣлся, вышелъ черезъ подъѣздъ на улицу и сталъ озираться по сторонамъ, не караулитъ-ли его гимназистъ. Гимназиста, однако, не было. Иванъ Артамонычъ, все еще озираясь, быстро дошелъ до извощика, вскочилъ въ дрожки, не торговавшись, и поѣхалъ. У подъѣзда канцеляріи та-же исторія.

— Шажкомъ, шажкомъ тутъ! здѣсь мостовая плохая, сказалъ онъ извощику, и, подъѣзжая къ подъѣзду, сталъ разсматривать, не стоитъ-ли у подъѣзда гимназистъ или — какіе-нибудь подозрительные мальчишки, долженствовавшіе изображать секундантовъ.

У подъѣзда тоже ничего подозрительнаго Иванъ Артамонычъ не замѣтилъ.

— Никто меня сегодня не спрашивалъ? задалъ онъ вопросъ, снимая пальто у швейцара.

— Никто, ваше высокоблагородіе.

— Такъ ты вотъ что, Иванъ… Ты, даже ежели и спрашивать будутъ, говори всѣмъ, что меня сегодня нѣтъ на службѣ! У меня спѣшныя дѣла, мнѣ хочется получше позаняться, такъ чтобы никто не мѣшалъ, отдалъ онъ приказъ швейцару.

Такое приказаніе успокоило Ивана Артамоныча.

«Какъ они теперь влѣзутъ, зачѣмъ, ежели имъ скажутъ, что меня на службѣ нѣтъ»? разсуждалъ онъ, проходя по комнатамъ канцеляріи и усаживаясь къ своему столу.

На службѣ его дѣйствительно никто не потревожилъ. Уходя со службы, онъ опять спросилъ въ швейцарской — не спрашивалъ-ли его кто-нибудь въ теченіи дня.

— Никто не спрашивалъ, ваше высокоблагородіе, отвѣчалъ швейцаръ.

Изъ подъѣзда канцеляріи Иванъ Артамонычъ все-таки вышелъ съ предосторожностями, вышелъ одинъ, выждавъ пока прошли другіе чиновники и внимательно посмотрѣвъ по сторонамъ, потомъ сѣлъ на извощика и поѣхалъ домой. Дома у подъѣзда опять та-же исторія, тоже озираніе по сторонамъ.

— Никто меня въ мое отсутствіе не спрашивалъ? спросилъ Иванъ Артамонычъ отворившую ему дверь горничную.

— Никто, Иванъ Артамонычъ, отвѣчала она.

— Такъ вотъ, ежели и теперь будутъ спрашивать меня незнакомые — всѣмъ говори, что меня дома нѣтъ. Да ежели и по черному ходу черезъ кухню придутъ — тоже дома нѣтъ. Такъ и кухаркѣ скажи.

На письменномъ столѣ у себя Иванъ Артамонычъ нашелъ письмо, полученное по городской почтѣ. Почеркъ руки на конвертѣ былъ ему не знакомъ.

Иванъ Артамонычъ быстро разорвалъ конвертъ и вынулъ оттуда письмо. На четверткѣ простой писчей бумаги, очевидно вырванной изъ учебной тетради и сложенной пополамъ, было написано мелкимъ почеркомъ слѣдующее: «Я отдумалъ посылать къ вамъ секундантовъ, ибо вообще выходить на дуэль глупо. Убьете вы меня — я буду мертвый, убью я васъ — я все равно не могу жениться на Наденькѣ, потому что меня посадятъ въ тюрьму, а потомъ сошлютъ. А между тѣмъ я влюбленъ въ Наденьку до безумія и она во чтобы то ни стало должна быть моей. Она также любитъ меня, на что я имѣю доказательства — ея письма, которыя при семъ прилагаю. Думаю, что, прочтя ихъ, вы, какъ благоразумный человѣкъ, и сами откажетесь отъ Наденьки. Къ чему губить чужой вѣкъ и заѣдать дѣвичью молодость! Да и не можете вы быть съ ней счастливы, ибо она никогда не будетъ любить васъ. Неужели вы такъ слѣпы, что не видите, что она потому только дала вамъ слово выдти за васъ замужъ, что такъ ея родители хотятъ! И такъ подумайте и сообразите.