Николай Лейкин - Два соперника

— Емельянъ Васильичъ! Слышишь? Слышишь, что дочь-то говоритъ?

— Ахъ, матушка! слышу, но что-жъ я могу подѣлать! — махнулъ рукой отецъ.

— А не можете ничего подѣлать, такъ вы тряпка, старая тряпка.

— Да вѣдь и ты ничего не можешь подѣлать.

— Я завтра подѣлаю, я подѣлаю тогда, когда завтра Иванъ Артамонычъ не явится къ намъ. Ужъ и натѣшусь-же я надъ тобой тогда, Надюшка!

— Не бойтесь, явится, ежели браслетъ брилліантовый подарилъ и полторы тысячи на приданое далъ, откликнулась дочь.

— За деньгами да: за браслетомъ можно и прислать, ежели человѣкъ передумаетъ жениться.

— Такъ я и отдала браслетъ! Вы тамъ какъ хотите, можете полторы тысячи и отдать, а ужъ я свой браслетъ не отдамъ. Даренное не отдаютъ… Что съ возу упало, то и пропало.

— Емельянъ Васильичъ, слышишь? И это говоритъ наше дѣтище!

— Надежда! Пошла въ свою комнату! Маршъ! закричалъ на дочь отецъ и жестомъ указалъ на дверь, но этотъ жестъ былъ до того комиченъ, что Наденька только разсмѣялась, уходя изъ комнаты,

— Какой вы, посмотрю я, на васъ, комикъ, папаша! пробормотала она, исчезая за дверью.

Оставшіеся вдвоемъ отецъ и мать долго еще переругивались между собой.

Въ глубокомъ раздумьѣ вернулся Иванъ Артамонычъ домой. Скандалъ, устроенный гимназистомъ, не давалъ ему покоя. Даже ѣдучи по дорогѣ съ дачи, онъ то и дѣло посматривалъ по сторонамъ, не выскочилъ-бы гимназистъ опять гдѣ-нибудь изъ кустовъ, не обругалъ бы его, не кинулъ-бы камнемъ. Опасался онъ выстрѣла изъ револьвера.

«Песъ его знаетъ! Отъ него станется. Мальчишка ножевой. Ему нечего терять. Онъ вонъ, говорятъ, и учиться уже бросилъ, оставилъ гимназію. А мнѣ скандалъ, большая можетъ быть непріятность, даже и тогда ежели онъ не попадетъ, ежели просто будетъ стрѣлять на воздухъ, мелькало у Ивана Артамоныча въ головѣ. „Да… непріятность… Попадешь въ хронику происшествій… Газеты огласятъ. Начальство… Можетъ дойти тогда до того, что хоть выходи въ отставку“…

Успокоился онъ насчетъ камня или выстрѣла только тогда, когда выѣхалъ изъ дачной мѣстности и пошли городскія улицы съ большими каменными домами. Но дома снова полѣзли въ голову Ивана Артамоныча опасенія насчетъ присылки къ нему гимназистомъ — секундантовъ.

„Хорошо, ежели домой пришлетъ — сейчасъ позову дворника и начну гнать. Справимся и сами… А пришлетъ по мѣсту служенія, тогда ужъ совсѣмъ осрамитъ. Тогда ужъ не утаишь. Выдетъ огласка. Положимъ, что онъ мальчишка и все это очень смѣшно, если здраво посмотрѣть на вещи, но какъ взглянетъ начальство, когда до него дойдетъ о скандалѣ? Да не дойдетъ, такъ и непріятно быть посмѣшищемъ среди товарищей. А смѣяться будутъ — и сдѣлаюсь я притчей во языцѣхъ“.

Дабы развлечься какъ-нибудь, Иванъ Артамонычъ попробовалъ читать, но ему не читалось. Онъ бросилъ книгу и принялся раскладывать гранъ-пасьянсъ, но и гранъ-пасьянсъ не раскладывался. Взялъ онъ лежавшее на письменномъ столѣ „дѣло“ въ синей обложкѣ, сталъ его просматривать, но даже смысла не могъ уловить. Фигура дерзкаго гимназиста такъ и стояла передъ нимъ. Иванъ Артамонычъ отложилъ бумаги.

„Ничего вѣдь еще не извѣстно, думалось ему, — можетъ быть, этотъ гимназистъ и самой Надеждѣ Емельяновнѣ нравится. Она, на сколько мнѣ помнится, вовсе не возмущалась его поступкомъ и два-три раза въ разговорѣ какъ будто выгораживала его. Дѣвичья душа — потемки. Вѣдь не можетъ-же гимназистъ ни съ того ни съ сего до такого сумашествія влюбиться въ нее, ежели она сама не подавала ему повода! Да, да! воскликнулъ онъ мысленно, вскакивая со стула и въ волненіи заходивъ по комнатѣ. — Она даже расхваливала его, называла лучшимъ мазуристомъ, считала его въ средѣ гостей на свадьбѣ… Ахъ, чортъ возьми! Что какъ она сама влюблена въ него?“

Онъ сталъ припоминать фигуру гимназиста — и нашелъ, что онъ вовсе не красивъ.

„Во что, впрочемъ, влюбиться-то! опять разсуждалъ онъ, Мужиковатыя манеры, прыщи на щекахъ, ростъ небольшой, изъ себя тощій. Одно только развѣ — волосы хороши да глаза… Волосы дѣйствительно густые и роскошные, а глаза только-что блестящіе, но на самомъ дѣлѣ разбойничьи.

Онъ взглянулъ на себя въ зеркало и мысленно сказалъ:

«Ужъ я куда виднѣе и статнѣе его. Вотъ развѣ только года мои»… Молоденькихъ эти дѣвочки любятъ, хотя, поразмыслить, такъ чорта-ли въ такомъ молоденькомъ!

Сдѣлавъ еще нѣсколько шаговъ онъ рѣшилъ:

«Впрочемъ, иногда и сатана понравится, лучше яснаго сокола. О вкусахъ не спорятъ. Но надо разузнать, надо разузнать, твердилъ онъ. — Поѣду завтра къ ней на дачу и буду внимательно. слѣдить за ней».