Николай Лейкин - Рассказы

запел солдат.

— Это вы мне? Мерси вас, — сказала горничная, сняла платок с плеч и села.

[8] Печатается по изданию: Н. А. Лейкин. Цветы лазоревые. Юмористические рассказы. СПб., 1885. Чехов писал Лейкину 28 апреля 1885 г.: «За „Цветы лазоревые“ я уже благодарил Вас и еще раз благодарю. Прочел… В особенности поправились мне «Именины у старшего дворника».

— Эх, загуляла ты, ежова голова! — восклицает ледащий мужичонко в картузе, надетом козырьком набок, и в рваном полушубке нараспашку, пробирающийся в Ямской, по набережной Лиговки, из кабака в трактир. — Ходи ты, ходи я, ходи милая моя! — приплясывает он на тротуаре, размахивая руками и подмигивая проезжающему извозчику.

— Загулял, земляк? — спрашивает его ласково извозчик.

— Загулял, брат, в лучшем виде загулял. Престол справляем. Праздничные мы по деревне. А я батюшку Покров всегда чудесно помню. Хочешь, пивком попотчую?

— Нет, брат, пей один. На фатеру пробираюсь. В ночь ездил, так надо и поспать.

— Поспать! Кто утром спит? Утром гулять надо. Пойдем попотчую, мы праздничные. Ты думаешь, у нас денег нет? Во… Денег достаточно.

Мужичонко запустил руку в штанину и брякнул медяками.

— Айда-ка ты лучше к своей Анне Палагевне, да и выкури хмель-то тихим манером, — сказал извозчик.

— Я хмель выкуривать? Зачем? Вчера только завел, а сегодня выкуривать? Нет, брат, я старых-то дрождей месяц дожидался. Дрожди завел, и баста… Три дня гулять будем. На то Покров-батюшка. Мы его помним чудесно. У нас вчера по деревне белые пироги пекли, попы с образами ходили. Прокати меня на своей егорьевской, а я тебя пивком…

Извозчик едет далее. Мужичонко продолжает свой путь. Попадается ему кузнец в кожаном переднике и с молотом на плече.

— Никитка! Все еще гуляешь? — улыбается мужичонке кузнец.

— Гуляю, Анисим Макарыч… В лучшем виде гуляю. Праздничные… У нас вчера по деревне престол, так нетто не гулять? Мы батюшку Покров предпочитаем. Пойдем сейчас обнову покупать. Рубаху хочу себе новую ситцевую… А потом спрыснем…

— Ну тя в болото! Я работаю.

— После Покрова да поутру работать! Работа не медведь, в лес не убежит. Пойдем рубаху покупать.

— Какой ты теперь покупщик! Тверезый купишь, а теперь оставь. Купец линючий ситец подсунет.

— Мне подсунет линючий ситец? Нет, брат, я ситец твердо знаю. Вот взял сейчас подол у рубахи в рот, пожевал его на зубу, а потом сплюнул… Не сдал ситец краски — ну, значит, не линючий. А то принес вот из трактира лимончику кусочек…

— Иди-ка ты лучше домой спать, а потом в баню…

— Зачем спать? Я престол справляю. Я праздничный. Анисим Макарыч! Анисим… Ах, чтоб тебя мухи съели! Ушел… — бормотал мужичонко, смотря вслед кузнецу. — Это, стало быть, я опять без компании. Ну, пойдем компанию себе искать.

Мужичонко останавливается перед городовым, хочет вытянуться во фрунт и чуть не падает.

— Чего тебе? — спрашивает городовой.

— Праздничные мы. Престол справляем. А вашему здоровью…

— Проходи, проходи! Нечего тут кривляться-то.

— Господину городовому поклон, — снимает картуз мужичонко. — Кланяюсь твоей чести и угостить тебя хочу, так как мы, значит, по деревне праздничные. Пойдем, братец, поднесу.

— Я тебе сам так поднесу, что не прочихаешься! Двигайся. Нечего станцию-то делать. Иди, куда шел.

— Это за что же такие шершавые слова, коли мы со всей своей лаской? — недоумевает мужичонке

— А за то, что не вводи казенного человека в соблазн, когда он на посту стоит.

— Я из-за Покрова-батюшки преподобного. У нас таперь кажинного человека угощают. А мне с казенным человеком любопытно в праздник…

— Праздник вчера был.

— Врешь. Престол у нас о трех днях бывает. Три дня гуляем. У нас по деревне в первый день пироги пекут, во второй оладьи, а в третий блины… Эх, куда нынче как народ во всей своей гордости недвижим стал! Ты, может быть, супротив меня в своей голове павлина содержишь? Так ты гордость-то эту брось. Ты городовой, а я штукатур и со всем своим чувствием…

— Проходи! Проходи! Что за поярец [9] Поярец — здесь: пьяный приставала. такой, что из себя дурака строить!

— Мы поярцы? Нет, брат, мы православные христиане и все там будем… У нас душа чиста… А Покров я предпочитаю чудесно… Эх, скучно, грустно мне, молодцу, на чужой стороне быть! — воскликнул мужичонко, покрутил головой, отер слезу, махнул рукой и запел: — «Сторона ль моя, сторонушка»…