Николай Лейкин: Перепись

— Только по вывѣскамъ, Иванъ Никитичъ, а такъ, по печатному, не умѣю.

— Стало быть, питейный домъ отъ портерной лавки всегда отличишь?

— Да что вы, Иванъ Никитичъ, я не пьющая.

— Ну, лучше ужъ я запишу, что ты читать не умѣешь.

— Воля ваша, хозяинъ.

— Годы въ паспортѣ поставлены правильно? Тутъ тридцать девять.

— Да кто-жъ ихъ знаетъ! Годы писарь пишетъ. Эта его дѣло. Написалъ, такъ значитъ, правильно. Больше ничего?

— Можешь уходить.

Кухарка кланяется и уходитъ.

— Софья! — кричитъ ей вслѣдъ хозяйка. — Въ опару-то не забудь изюму положить.

— Никифоръ Даниловъ теперь! — говоритъ Густомясовъ и кричитъ:- Никешка!

Входитъ лавочный мальчикъ въ пиджакѣ съ хозяйскаго плеча, но съ обрѣзанными рукавами, и кланяется

— Никифоръ Даниловъ, — пишетъ Густомясовъ и спрашиваетъ:- Прозвище у тебя есть?

Мальчишка таращитъ глаза и не понимаетъ.

— Дразнятъ тебя какъ нибудь?

— Дразнятъ.

— Какъ?

— Мальчишки ерошкой дразнятъ, приказчики — ты, говорятъ, сопѣль.

— То-есть какъ это сбпѣль?

— А вотъ что я носомъ соплю.

— Ну, это не то. Гдѣ обучался грамотѣ?

— У Василь Ферыча.

— Кто это Василь Ферычъ?

— Учитель у насъ въ селѣ.

— Въ сельской школѣ учился, — говоритъ Густомяовъ, записывая. — А родился въ своей деревнѣ?

— Нѣтъ, мамка сказывала, что я родился въ монастырѣ, - бойко отвѣчаетъ мальчикъ.

— Какъ въ монастырѣ, въ какомъ монастырѣ?

— А туда мамка на богомолье ходила. Она пошла въ монастырь Богу молиться, а я тамъ въ монастырѣ и родился.

— Да что ты врешь!

— Истинно, Иванъ Никитичъ… Меня въ деревнѣ такъ и звали Монастырскій.

— Такъ вотъ оно прозвище-то у тебя какое! А ты говоришь про какого-то ерошку. Такъ мы и запишемъ: Никифоръ Даниловъ Монастырскій. Можешь уходить.

— Меня еще плаксой дразнили, господинъ хозяинъ, — заявляетъ мальчикъ.

— Ступай вонъ! Довольно.

— А то поросенокъ…

— Убирайся! Вотъ разохотѣлся! Да позови Веденейку!

Входить второй лавочный мальчикъ — Веденей.

1908